Поворот

Она до сих пор злится, и я понимаю почему. Для нее мое признание было, как пощечина. Я понимал, что должен был рассказать ей обо всем до конца поездки, и я был в бешенстве, что оказался в такой ситуации.

Разговор с ней вывернул меня наизнанку, это было самое тяжелое, что мне приходилось делать в жизни. Но с другой стороны, я испытал облегчение после того, как открыл ей свою тайну. До того, как она разозлилась.

Неужели я предал нашу дружбу оттого, что не рассказал раньше? Казалось, она считала именно так, но я не был уверен. Часть меня считает ее реакцию несправедливой, разве я должен был ей рассказывать? Ей не обязательно было знать, ее это не касалось.

Другая моя половина считала ее поведение оправданным, ведь я знаю, отговорка, что я боялся ее реакции, была просто смехотворной. Она не заслужила такого недоверия.

Я не мог решить чью сторону принять.

— Именно тогда ты сделать татуировку? — неожиданно спросила она, взглянув на меня, отрывая всего на секунду взгляд от дороги. — Это символ банды? Не пьяная ошибка?

Черт! Да, полагаю, это было неизбежно. Если честно, я удивлен, что она только сейчас это поняла.

И теперь я точно знал, все это время она прокручивала в голове мое признание, и ее это беспокоило. Еще одно доказательство, что не стоило этого делать.

Ощущая тяжесть в груди, я признался.

— Да.

Прошло несколько секунд, и мне показалось, что в меня ударила волна ее боли и злости.

— Ты мне соврал, — это был не вопрос, а констатация факта.

— Да, — повторил я. — Мне жаль. Я не знал, что еще сделать.

«Ты мог сказать мне правду» — говорил ее пронзительный взгляд.

Вот тут наши мнения расходятся. Она думает, у меня был выбор, но я так не считал. Сомневаюсь, что Миа когда-нибудь поймет меня, ведь в шкафу Миа были только радостные воспоминания и никаких скелетов.

Раздавшаяся из колонок тяжелая гитарная партия песни Should I Stay Or Should I Go группы The Clash’s вырвала меня из моих мыслей, давая мне толчок.

Я пытался. Я, правда, пытался. Было приятно хотя бы на выходные притвориться, что у нас с Миа могли быть отношения. Но в итоге ничего не поменялось, за исключением осознания того, как сильно я ее люблю, и как много она для меня значит. И, какую глубокую яму я сам для себя вырыл. И теперь я должен был из нее выбраться, пока меня не накрыло с головой.

Я все еще мысленно подбирал правильные слова и храбрость их произнести вслух, когда Миа подъехала к обочине возле моего дома. Остановив машину позади моего грузовика, она поставила машину на ручник, но не заглушила ее.

Повернувшись ко мне, она больше не выглядела обозленной. Она просто была… измотанной. Глаза казались печальными, губы сжались в тонкую линию с опущенными уголками.

— Спасибо, что съездил со мной, — тихо заговорила она. — Я знаю, бабушке было очень приятно.

А было ли приятно тебе, Миа?

— Не за что, — я словно слышал свой голос со стороны. В ушах раздавался звон, а желудок казался наполненным камнями.

Я не обязан этого делать. Все будет хорошо, верно? Просто оставь все как есть, сохраняй статус-кво и не думай о будущем. Мы не обязаны расставаться. Особенно на следующий день после того, как она узнала о болезни бабушки.

— Миа, я так больше не могу.

Как я умудрился произнести эти слова? Словно потерял контроль над своей речью. Мой голос эхом звучал в моих ушах, и я мертвой хваткой вцепился в подлокотник.

— Что не можешь? — удивленно спросила она.

Сглотнув, я поймал ее взгляд, пока напрягал мозг в поисках подходящего ответа. У меня все еще был шанс передумать, придумать другой ответ и перевести разговор на другую тему.

В красной подсветке приборной панели глаза Миа кажутся большими и беззащитными. Она выжидающе смотрит на меня.

Это неправильно, все это неправильно.

Ты не подходишь Миа. Ты сам это знаешь.

— Продолжать наши отношения, — мое сердце билось так сильно, что я боялся, оно вырвется из груди.

Ее нижняя губа задрожала, и голос повысился на целую октаву.

— Я не понимаю…

Делаю глубокий вдох.

— Послушай, я говорил тебе, что секс был плохой идеей…

— Да ты издеваешься? Почему это было плохой идеей? Скажи мне, чем он был так плох?

Она нарочно опускает суть. Но это срабатывает, потому что теперь у меня в памяти всплывают яркие картинки. Миа, обнаженная и мокрая в душе. Миа соблазнительно мне улыбается, а затем смеется над своим поведением. Я слышал ее сексуальные стоны, чувствовал мягкость ее губ и кожи, когда ласкал ее.

Вот я ублажаю ее ртом. Мой член глубоко в ней. И в следующую секунду мой член ожил. Блядь!

Не было ничего плохого в сексе с Миа. Каждый раз это было чистым блаженством. И она прекрасно это знает.

— Меня совершенно устраивало быть просто твоим другом, — выпалил я.

Она рассмеялась, ее глаза сверкнули, она не поверила моим словам. — Действительно? Ты в этом совершенно уверен?

Сжав зубы, я отвернулся от нее и посмотрел в окно. Сосед через дорогу катил мусорный бак по подъездной дорожке, а у обочины другого дома два парня склонились над открытым капотом Мустанга. Для них это был обычный воскресный вечер.

Все еще не глядя на Миа, я сказал.