Поворот к лучшему

Может, его и поселили в другой номер, но в мини-баре по-прежнему не было ничего съедобного. При виде притаившейся внутри банки «Айрн-брю» его замутило. Ему хотелось домой. Ему хотелось войти в свой дом, заползти в постель, натянуть на голову одеяло и прогнать весь этот кошмар, но кошмар никогда не кончится, потому что это его наказание. И оно будет длиться до тех пор, пока вся его жизнь не распадется на кусочки и кусочки эти не будут расплющены катком, чтобы уже никто не мог собрать его обратно. Только что он был полноправным членом общества, но с одним ударом часов превратился в изгоя. Понадобилась самая малость. Вычерченная битой дуга, тарелка борща и девушка, снимающая с волос шарф.

Красивая девушка со светлыми волосами захотела встретиться с ним (Марти) в «Икорном баре» Гранд-отеля «Европа». Она была иностранкой, и, может, в его нерешительной, робкой англичанистости для нее было что-то привлекательное, и там, где все видели тупость, она увидела сдержанный шарм.

Он уже был здесь, приглашал бакалейщика на ланч, но тот устроил целое представление, рассматривая маленькие сэндвичи и пирожные со словами: «Такие деньги дерут, а не разгонишься», — словно это он за все платил, а не Мартин. Вокруг было много девушек, очень хорошо одетых русских девушек, и умирающий бакалейщик подмигнул Мартину и сказал: «Мы-то знаем, кто это, верно?» — и Мартин удивился: «Да?» Бакалейщик фыркнул, скорчил рожу и расхохотался. «Петербургские невесты». К его мясистой губе прилип кусочек копченого лосося. Мартин спросил себя, зачем он все это затеял. В компании бакалейщик был все равно что живой труп. «Вообще-то, нет, — серьезно возразил Мартин. — По-моему, это просто привлекательные молодые женщины и они совсем не… ну, ты знаешь». — «Мартин, да откуда тебе знать?» — покровительственно изрек бакалейщик.

Они с бакалейщиком пили чай в светлом, воздушном помещении кафе, но «Икорный бар» оказался темнее, с более изысканной атмосферой и витражно-медным декором в стиле русского модерна.

— У нас этот стиль называется ар-нуво, — сказал он Ирине.

— Да? — ответила она, словно ей в жизни никто не говорил ничего интереснее.

Даже теперь, спустя год, он ясно видел красные и черные жемчужины икринок, блестевшие на маленьких стеклянных блюдечках с колотым льдом. Он не стал этого есть, даже от рыбы его воротило, а уж о рыбьих яйцах и говорить нечего. Ирина же ничего не имела против, она все съела сама. Они пили шампанское, русское и дешевое, но на удивление хорошее. Она заказала его сама, не спросив его, и чокнулась с ним со словами: «Марти, мы хорошо проводить время». Для вечера она переоделась, подколола волосы наверх и сменила сапоги на туфли, но ее платье было с высоким воротом и скромное. Ему хотелось спросить у нее, почему она торгует сувенирами в уличной палатке — переживает трудные времена или таково было ее призвание, — но это было для него слишком сложно.

Все время между «Идиотом» и Гранд-отелем он думал о предстоящей встрече. Он воображал, как они весело болтают, ее английский улучшился как по волшебству, да и он уверенно говорил по-русски (хотя на деле знал только несколько слов). Он должен был пойти вместе со всеми на балет в Мариинский театр, но, когда за ним пришел бакалейщик, сказал, что «подхватил желудочный грипп». Тот раздраженно удалился, наверное, для человека, вальсирующего со смертью, нелады с желудком не были поводом для уклонения от чего бы то ни было.

Вначале Мартин волновался, что Ирина неправильно его поняла и что она захочет, чтобы он ей заплатил, но то, что она оплатила счет в кафе, свидетельствовало о том, что она собой не торгует. Может быть, она ищет мужа. Вообще-то, он бы не был против. Никто в торговом центре «Сент-Джеймс» не посмотрел бы на нее так, как на какую-нибудь тайку. По ее виду никто не заподозрил бы, что он ее купил. (Или все-таки заподозрил бы?) «Да, Ирина Кэннинг, моя жена. О, она русская. Мы встретились в Петербурге и влюбились. Очень романтичный город». Она выучила бы английский, он — русский. У них были бы полурусские дети, Саша и Анастасия. Он дал бы ей все, что она захочет: финансовое благополучие, уютный дом, детей, растущих в западном изобилии, медицинскую помощь для престарелой матери, образование для младших сестры или брата и дальше по списку, а взамен она подарила бы ему его иллюзию — иллюзию любви. Прибыль-убытки, товары-услуги — разве не в этом главное? Бизнес. Как-то незаметно они перешли с шампанского на водку. Водка была такая холодная, что у него заломило в затылке.