Поворот Колеса

Его губы коснулись ее шеи; кровь стучала у нее в висках. Это было прекрасно — и в то же время пугающе. Он был мальчиком и мужчиной, сильным и нежным. Она напряглась, отстраняясь, но он уже снова целовал ее лицо, страстно и немного неловко. Она подняла руку и осторожно повернула его голову так, чтобы их губы соприкоснулись — о, так нежно…

Их дыхание слилось, и Саймон медленно провел раскрытой ладонью по ее щеке, потом по шее. Он легко касался ее, и она вся дрожала. Ей хотелось слиться с ним, всепоглощающая нежность уносила их обоих в океанские глубины. Она слышала стук собственного сердца — он был громче, чем шорох дождя.

Саймон приподнялся на локте, оказавшись над ней. Теперь он был только далекой тенью, и она протянула руку, чтобы коснуться его лица. Его губы шевельнулись.

— Я люблю тебя, Мириамель.

У нее перехватило дыхание. Внезапный холод сковал ее сердце.

— Нет, Саймон, — прошептала она. — Не говори так.

— Но это правда! Я думаю, что всегда любил тебя — с тех самых пор, как увидел высоко на башне, с солнцем в волосах.

— Ты не можешь любить меня. — Она хотела оттолкнуть его, но у нее не было сил. — Ты не понимаешь.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты… ты не можешь любить меня. Это неправильно.

— Неправильно? — спросил он сердито. Теперь он тоже дрожал, но это была дрожь подавляемой ярости. — Неправильно, потому что я обыкновенный человек? Я недостаточно хорош для принцессы? Так? — Он повернулся встал на колени рядом с ней. — Будь проклята твоя глупая гордость, Мириамель. Я убил дракона — настоящего дракона! Разве этого тебе мало? Или ты предпочитаешь кого-нибудь вроде Фенгбальда — убийцу, но убийцу с т-титулом? — Он боролся со слезами.

Этот голос разрывал ей сердце.

— Нет, Саймон, дело не в этом. Ты не понял!

— Тогда объясни, — рявкнул Саймон. — Объясни, чего я не понимаю!

— Дело не в тебе — во мне.

Он долго молчал.

— Что ты хочешь сказать?

— С тобой все в порядке, Саймон. Это я… не заслуживаю любви.

— Что?

Она, задыхаясь, отчаянно замотала головой.

— Я не хочу больше с тобой разговаривать. Оставь меня в покое. Ты найдешь кого-нибудь другого. Многие женщины будут счастливы любить тебя. — Она отвернулась. Теперь, когда ей больше всего хотелось заплакать, дав выход накопившейся боли, слезы не приходили. Ей было одиноко, холодно и странно.

Его рука сжала ее плечо.

— Во имя кровавого древа, Мириамель, будешь ты со мной разговаривать или нет? Что ты несешь?

— Я не девушка, Саймон. — Вот. Теперь это было сказано.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить.

— Что?

— Я была с мужчиной. — Теперь, когда она наконец заговорила, это оказалось легче, чем она думала, как будто за нее говорил кто-то другой. — Это аристократ из Наббана, я рассказывала тебе о нем. Он взял нас с Кадрахом на свой корабль. Аспитис Превис.

— Он изнасиловал тебя?.. — Саймон был ошеломлен, ярость сжигала его. — Этот… этот…

Мириамель коротко и горько рассмеялась.

— Нет, Саймон. Он держал меня пленницей, верно, но это произошло позже. Он был настоящим чудовищем — но я пустила его к себе в спальню и не сопротивлялась. — Потом, чтобы навсегда запереть эту дверь, чтобы Саймон наконец оставил ее в покое, чтобы после этой ночи не принести ему новых страданий: — Я тоже этого хотела. Мне он казался красивым. Я хотела этого.

Саймон издал какой-то нечленораздельный звук, потом встал, тяжело дыша. Даже в темноте она видела, как он переменился, став бессловесным и истерзанным, как будто лесной зверь, попавший в капкан. Зарычав, он бросился к двери, с грохотом распахнул ее и выбежал под удары затихающей бури.

Через несколько минут Мириамель подошла к двери и закрыла ее. Он вернется, она в этом не сомневалась. Он оставит ее, а может быть, они вместе пойдут дальше, но все уже будет по-другому. Этого она и хотела, этого и добивалась.

Голова ее, казалось, опустела. Эти вялые мысли рождали эхо, как камешки, брошенные в колодец.

Она долго ждала сна. Когда наконец он готов был прийти, вернулся Саймон. Он оттащил свою постель в дальний угол и лег. Ни слова не было сказано.

Гроза прошла, но вода все еще текла с крыши. Мириамель считала капли.

К середине следующего дня Мириамель решила, что она достаточно оправилась, чтобы ехать дальше. После всей боли и страсти прошедшей ночи они были холодны друг с другом, словно два угрюмых, покрытых синяками бойца в ожидании финальной схватки. Они разговаривали только по необходимости, но весь день Мириамель чувствовала, в какой ярости Саймон. Это было видно по тому, как резко он двигался, седлая лошадь, как ехал впереди, на таком расстоянии от нее, что она едва не теряла его из виду.