Поворот Колеса

— Прости, — сказала ода. — Но я беспокоилась. Я его раскрыла, но еще ничего не сумела, — она показала ему ровные ряды ярких семян. — Что у тебя в руке?

Саймон вытащил меч из складок плаща. Пока Мириамель удивленно смотрела на него, еще не избавившись от дурных предчувствий, он опустился на колени.

— Мириамель… Принцесса… Я отдаю вам последний оставшийся у меня подарок. — Он протянул ей рукоять меча, опустив голову и с интересом разглядывая травяные джунгли под своими сапогами. — К вашим услугам. Теперь я рыцарь. Я могу присягнуть на службу вам, моей госпоже, и стать вашим личным защитником… если только вы захотите.

Уголком глаза он взглянул иа нес. Мириамель явно обуревали чувства, ни одно из которых он не мог определить.

— О Саймон, — сказала она.

— Если вы не хотите принять моей присяги или не можете по какой-то причине, о которой мне не следует знать, только скажите. Мы можем оставаться друзьями.

Последовало долгое молчание. Саймон впился глазами в траву и почувствовал, что у него кружится голова.

— Конечно, — сказала она наконец. — Конечно, я приму присягу, милый Саймон. — Ее голос дрожал. Она прерывисто засмеялась: — Но я никогда не прощу тебе этого.

Он встревоженно поднял глаза, чтобы проверить, не шутит ли она. Уголки ее губ, дрожа, приподнялись в полуулыбке, но глаза снова были закрыты. Он не мог понять, счастлива она или глубоко опечалена.

— Что я должна делать? — спросила Мириамель.

— Я и сам точно не знаю. Возьми рукоять и лезвием коснись моего плеча, как делал Джошуа, я думаю. И скажи: «Ты будешь моим защитником».

Она взяла рукоять и на мгновение прижала ее к щеке. Потом подняла меч и коснулась его плеч, правого и левого.

— Ты будешь моим защитником, Саймон, — прошептала она.

— Клянусь.

Факелы в Доме Расставания горели слабо. Давно уже прошло время вечерней трапезы, но никто еще ни слова не сказал о еде.

— Сегодня третий день рэнда, — сказал принц Джошуа. — Все уже устали. Я задержу ваше внимание всего на несколько мгновений. — Он провел рукой по глазам.

Изгримнур подумал, что напряжение трех долгих дней язвительных дискуссий больше всех присутствующих сказалось на самом принце. В попытке дать высказаться каждому желающему, Джошуа вынужден был пройти через огромное количество посторонних споров — и бывший господин Элвритсхолла был крайне недоволен. Принц никогда не выдержит всех тягот войны с собственным братом, если не ожесточит свое сердце. Его манера вести себя с людьми немного исправилась с тех пор, как Изгримнур видел его в последний раз — безумие последнего года, похоже, изменило всех, кто вкусил его горечи, — но герцогу все равно казалось, что Джошуа еще не научился прислушиваться ко всем, не давая заморочить себе голову. А без этого, подумал он сердито, ни один правитель долго не продержится.

Разногласий было немало. Тритинги считали жителей Нового Гадринсетта слишком слабыми для кочевой жизни и боялись, что они станут помехой, если Джошуа поведет своих людей через степь. В свою очередь, поселенцы вовсе не были уверены, что им так уж хочется оставлять более или менее обжитое место, чтобы снова идти куда-то, где у них даже не будет места, на котором можно было бы осесть, пока Джошуа не отберет землю у своего брата или Бенигариса.

Фреозель и Слудиг, после смерти Деорнота ставшие главными военными советниками принца, тоже ожесточенно спорили о том, куда следует идти сначала. Слудиг, поддерживая Изгримнура, настаивал на покорении Наббана, Фреозель, как и многие другие, боялся, что бросок на юг отвлечет их от истинной цели. Он был эркинландером, а Эркинланд — это не только родина Джошуа, но еще и место, наиболее пострадавшее от бездарного правления Элиаса. Фреозель считал, что им следует идти на запад, к окраинным поместьям Эркинланда, собирая под свои знамена недовольных подданных Верховного короля, перед тем как двинуться на Хейхолт.

Изгримнур вздохнул и потер подбородок, радуясь своей заново отрастающей бороде. Больше всего ему хотелось встать и объяснить всем, что и как им следует делать. Он даже чувствовал, что если бы кто-нибудь снял груз ответственности с плеч принца, Джошуа втайне был бы рад — но этого нельзя было допустить. Изгримнур знал, что стоит принцу потерять свое влияние, его соратники распадутся на враждующие группировки, и всякой надежде на организованное сопротивление будет положен конец.

— Сир Камарис, — внезапно сказал Джошуа, поворачиваясь к старому рыцарю, — вы главным образом молчали. Но если мы отправимся в Наббан, как нас убеждают Изгримнур и другие, вы будете нашим знаменем. Мне необходимо знать, что думаете вы.

Старик действительно до сих пор оставался в стороне, хотя Изгримнур сомневался, что его удерживало неодобрение или несогласие, скорее Камарис слушал их споры, как святой на трактирной скамье, присутствующий, но отстраненный, сосредоточивший все свое внимание на чем-то, недоступном простым людям.