Поворот оверштаг

Капитан 1-го ранга Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка «Воронеж».

— Что скажете? — спросил старший майор Кириллов. — Каков сочинитель?

— Сочинитель, — отвечаю я. — Во-первых, здесь цвет, серо-свинцовое море, лишняя роскошь. Цель контрастная на фоне воды, вполне достаточно черно-белого. Во-вторых, тут и четкость особая не нужна. Достаточно пятна на фоне, ну и размер, чтоб линкор от эсминца отличить. В-третьих, если уж телевидение, так и экран радара должен быть не осциллограф с «пиком» (очень неудобно снимать), а нормальный, кругового обзора. А по сути схвачено верно. У нас первые крылатые ракеты, запускаемые, правда, не с лодок, а с «тушек шестнадцатых», именно так наводились. Как же ваше ведомство пропустило?

— А как отсеять? Те, кто на цензуре, про вас не знали. А у знающих других забот хватает, чем книжки читать. Вот и проскочило патриотическое.

— Быстро, однако, информация утекает. Даже «в палубу за трубой», как было.

— Будете удивляться, Михаил Петрович, но нет. Написан сей опус и сдан в редакцию еще в июне, когда вас, хм… и не было тут. Пока в план включили, пока отпечатали — и вот, вышел. Так что все написанное — исключительно на совести автора и его предвидении. Талант, значит, у человека есть. Вот только рисунок на обложке — это уже оперативно изобразили, в свете последних событий.

Черно-белая картинка, копия фото в «Правде», снятого с нашего перископа, — горящий и накренившийся «Тирпиц» посреди моря, вот только плотов с фрицами нет и белого флага на мачте. Название — «Закурим матросские трубки». Ну да, помню, песня старая была: «и выйдем из темных кают, пусть волны гуляют до рубки, но с ног они нас не собьют». Батя рассказывал, в училище у него пели ее в строю. Автор — Б. Царегородцев. Отчего не знаю? Хотя из всех довоенных писателей-фантастов я одного лишь Беляева вспомнить могу.

Посвящается Александру Беляеву, советскому писателю, автору романа «Чудесное око», продолжением которого является моя повесть, а также других замечательных книг, зверски замученному фашистскими мерзавцами в Пушкине в январе 1942-го.

Вроде бы Беляева никто не замучивал, умер зимой той самой, страшной, от голода и болезни? Нет! А как назвать, когда фашисты намеренно морили голодом наших гражданских в Пушкине, Павловске, Гатчине, Петродворце, совершенно не озаботясь снабжением их продовольствием? Человек, мечтатель, написавший «Звезду КЭЦ», умирал от голода в пустом холодном доме, в последние дни топя печку книгами из своей библиотеки. И, наверное, так умирать было еще страшнее, чем в блокадном Ленинграде, где по крайней мере не было на улицах фашистов. Так что правильно написано: счет вам, фрицы, и за Беляева предъявим! Большой такой счет и толстый, как хвост полярной лисицы, когда в Берлин войдем.

— Я сначала думал, опять Шпанов, — вставил слово Сан Саныч, — похож больно. Нашел я тут, любопытства ради, его «Первый удар», ну тот самый, «малой кровью на чужой территории». И смешно даже было бы, если б не так грустно. Война — и сотни наших бомбардировщиков летят на заводы Рура, прям как В-52 на Хайфон, враг разбит и капитулирует! Здесь по сути то же самое — оружие лишь другое.

— Однако же, товарищи потомки, разве вы над американцами смеялись, — спросил Кириллов, — которые в вашем времени воевали только так? Да и Шпанов был не первый. До него еще, в двадцать пятом… вот фамилию забыл… но написал тоже про войну против Советской России: сотни польских дирижаблей с газовыми бомбами на Москву и Петроград. Описания воздушных боев там были забавные: абордаж в воздухе, с борта на борт, и в штыки. А до него вроде бы еще и господин Уэллс, «Война в воздухе», задолго до того, как генерал Дуэ научно обосновал.

— Да я не про то, — отвечает Саныч. — Чем хорошая книга от плохой отличается? Вот почему «Гиперболоид Гарина» и в конце века мы читаем, хотя по науке там все абсолютно устарело, любой «заклепочник» скажет, что чушь собачья? Если в книге люди живые, с идеями, сомнениями, борьбой — с душой показаны, то фон может быть каким угодно, мы это простим: как в наше время фэнтези всякое или стим-панк, заведомо нереальные. А если там людей живых нет, а одни лишь ходячие плакаты, говорящие исключительно лозунгами, то это, простите, не лечится.

— Товарищ штурман, вы абсолютно правы, — отвечает Кириллов, — вот только боже упаси вас кому другому здесь такое сказать, это я к вам уже привык и вас понимаю. Вот вы скажите, кто у нас такие книжки читать будет, образованный человек из ваших времен или колхозник с тремя классами? Каковых в СССР сейчас семьдесят процентов населения… Агитки вспомните лубочные. Или, чтоб вам было понятно, для детей маленьких игрушки, без сложных деталей. Смысл ведь, чтобы польза прочитавшему была, не вы ли говорили вчера, Михаил Петрович?