«Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы

Журналист покосился на юношу, достал из-за пазухи плоскую фляжку, обреченно отхлебнув большущий глоток, крякнул и тоже принялся за еду. Делать нечего – все более приличные заведения были забиты до отказа. Впрочем, тем, кто проделывал путь из России на Дальний Восток в военное время, к подобным неудобствам было не привыкать. Этот харбинский буфет был еще достойным заведением по сравнению с трактирами и забегаловками на маньчжурских и сибирских станциях. Там царили постоянные очереди, теснота, давка, перекусы на бегу. А пищу китайцы в Маньчжурии зачастую вообще кидали в тарелки просто руками – и ничего, посетители ели да похваливали! Так что привыкший за время пути к отсутствию столичного комфорта Веточкин не испытывал ни малейших неудобств. Напротив, считал, что сегодня они вполне недурно отобедали. О чем и завил с набитым ртом Цибулевичу-Панченко.

– Н-да… – только и смог прокряхтеть на это журналист. Порцию свою тем не менее доел до конца и он…

Им повезло – на Ляоян подали настоящий пассажирский поезд. Вместе с толпой военных и гражданских пассажиров, заполнивших сидячие вагоны, Цибулевич и Веточкин разместились на своих местах. Вокруг них оказалась публика без разбора чинов и положений – от фронтовых офицеров до каких-то мастеровых в потрепанных пиджаках и брюках, заправленных в сапоги.

– Хорошо, хоть китайцев нет, – исподлобья оглядев рассевшуюся по вагону публику, проворчал Семен Семенович.

Успевший уже привыкнуть к манере общения Цибулевича, Веточкин пустился в пространные рассуждения о том, что как раз китайцы здесь быть и должны, что они гостеприимные хозяева, а наши отношения строятся с ними на основе взаимовыгодного сотрудничества и, безусловно, уважения. И все это должно быть направлено ко всеобщему процветанию…

– Да бросьте вы, ей богу… – махнув рукой, оборвал Петину тираду на полуслове Цибулевич.

Веточкин помолчал, поглядел некоторое время в окно – там все те же однообразные степные пейзажи. Поезд полз ужасно медленно. Журналист дремал, прикрыв глаза. Или делал вид, что дремлет. Любознательный Петя покрутил головой, поневоле прислушиваясь к разговорам вокруг. Пестрая компания молодых штаб-офицеров, расположившихся на скамьях справа от прохода, ехала на передовую. Причем ехала, судя по разговорам, явно не в первый уже раз за эту войну. Компания была пестрой в прямом смысле слова – рубахи и гимнастерки были на офицерах самых необычных оттенков: от коричневых и цвета хаки до васильковых и кумачовых. Один был даже в каком-то фантастическом обмундировании с желто-зелеными пятнами и разводами.

«Неуставная форма одежды», – отметил про себя закончивший недавно полковую учебную команду вольноопределяющийся Веточкин.

– Что делать, господа, – ровным голосом вещал «желто-зеленый» офицер. – Приходится применяться к местности. Пошил вот себе на заказ.

– Цвет, прямо скажем, неприличный, – заметил его попутчик в васильковой рубахе с погонами поручика.

– Зато с двадцати шагов не различишь. Ваша цветовая гамма менее удачна.

– Зато эстетичнее, – парировал поручик.

– Нет, ну тогда уж щеголяйте в парадном мундире. Вот где эстетика! – вмешался в разговор третий. – А на войне, господа, лично я с марта хожу в солдатской шинели. У нас в батальоне после первого же боя японцы выбили половину офицеров – те издалека в цепи выделялись…

– Да, давно не секрет, что наши солдатики рубахи нарочно в грязи марают – маскируются…

Невольно внимавший разговору Веточкин перевел взгляд на свою белую косоворотку и даже потеребил пальцами подол – призадумался, а не пошить ли и ему что-нибудь более подходящее к ведению боевых действий в современной войне? Надо прислушиваться к полезным советам, пусть даже и случайным.

– Ну что, Еремеев, профукали туннель? – услышал у себя за спиной Петя продолжение другого разговора.

Повернувшись вполоборота назад, Веточкин навострил уши. Говорил казачий урядник, усмехаясь и покусывая пшеничного цвета ус.

– Да не звони ты на всю округу, – приглушенно отвечал уряднику здоровенный бородатый казак, чья фамилия, видимо, и была Еремеев.

– Был взрыв, но движение уже восстановлено, – добавил третий казак, сидевший у самого прохода с шашкой между колен.

– Хунхузы безобразят, – пояснил Еремеев. – Они и в мирное-то время шалили. А теперь и вовсе разгулялись – война! Японцам служат, змеи подколодные.

– Ну, туннель-то рванули, – подначивал урядник. – Эх вы, стража хренова!

– А ты потяни тут лямку, да не один год! – прогудел Еремеев, явно раздражаясь. – Приехал только, гусь этакий, а советы уже раздаешь. К тому же повторяют тебе – движение восстановлено. Мы в перестрелке троих свалили. На башках косы накладные…

– А подо мной опять коника ухлопали, – горестно вздохнул третий казак, поправляя шашку.

– Везучий, – протянул урядник.

– Чего?

– Могли бы тебя.

– Это да.

– Типун тебе на язык, прости Господи, – закрестился Еремеев. – Хватило с меня и лазарета по прошлой весне…

Петя невольно передернул плечами. Дела тут, однако! Еще до фронта не доехали, а уже взрывают, стреляют…