Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э.

Роль и место женщин в южноаравийском обществе трудно очертить. И то и другое представляются более значительными, чем в современном йеменском традиционном обществе, но и там, в древней Аравии, женщины не достигали равенства с положением мужчины. Некоторые тексты (немногочисленные, сказать по правде) упоминают женщин, которые пользуются относительной финансовой независимостью: Абиразад, которая построила одну башню и одно надгробие, правда, с помощью своего мужа и сыновей, но все же в основном на свои собственные денежные средства; или Хальхамад, повелевшая построить дом^{6}. В Карйа аль-Фав, на севере Наджрана, некая женщина жертвует божеству алтарь для воскурения фимиама, украшенный дарственной надписью в его честь, что служит свидетельством ее финансовой состоятельности и социального престижа^{7}. Другие женщины приносят в святилища подобные же дары. Любопытная подробность: в дарственных посвящениях отсутствует упоминание о вкладе в дар мужчины. Другие возводят надгробия и на облицовочной керамической плитке велят, как, например, в Тамне, запечатлеть свои имена в знак верности памяти усопших. Женщины испрашивают, в письменной форме, благосклонность и милости у божеств, причем ожидаемые благодеяния должны излиться на лиц даже и вне семейного круга просительницы. И наконец, некоторые женщины выступают и на общественной арене, но — в виде редкого исключения. Здесь напрасно искать аналогий с царицами Северной Аравии, которые, случалось, вели свои войска в бой: царица Савская явно не из разряда воительниц. Если говорить о южноаравийском обществе в целом, неоспорим вывод: господствующая роль в нем принадлежит мужчине.

Генеалогия ведется по отцовской линии, но одиночные изъятия из правила все же имеются. Феномен, отмеченный у набатейцев, наблюдается и в Южной Аравии. Свидетельством тому — три надписи. В первых двух сабейский царь повелевает включить некое семейство в более широкую племенную группу. Примечательно то, что тексты по именам называют не только мужчин «с их братьями, сыновьями и прочими родственниками», но и женщин — «с их сестрами, дочерьми и прочими родственницами».

В третьей надписи три женщины со своими дочерьми из одного и того же семейства (вкупе они обозначены так: «те, что из семьи Гурхум») торжественно извещают всех о том, что посвящают своим детям, одному мальчику и трем девочкам, четыре статуи — одну мужскую и три женские. То, что публичное заявление об акте дарения легитимизирует переход собственности из рук в руки, — это понятно. Труднее осмыслить то, что женщины и их дочери нечто дарят своим дочерям — как это? Недоразумение, возможно, разрешается тем соображением, что замужняя часть клана Гурхум одаривает ее незамужнюю часть, не вдаваясь в такие подробности, как уточнение степени родства^{8}. Примечательно то, что, несмотря на присутствие мальчика в числе одаряемых, все они наречены «дочерьми тех, что из Гурхума». Соответственно тем же текстам, мужчина вполне мог бы проживать в доме своей супруги. Не о пережитках ли матриархата идет речь?

Другой любопытный текст, на этот раз из сочинений Страбона, вроде бы подтверждает догадку о наличии в Южной Аравии его времени матриархальных отношений:

Все мужчины одного семейства имеют женой одну и ту же женщину. Всякий, кто к ней входит ради полового сношения, оставляет перед дверью палку, так как каждый мужчина, согласно обычаю, должен ходить с палкой. Ночь она, однако, проводит только со старшим в семье. Все ее дети считаются между собой братьями и сестрами. Мальчики, достигнув половой зрелости, также совокупляются со своей матерью. Неверность мужчины, который предпочел женщину из другой семьи, карается смертью^{9}.

Но можно ли верить Страбону, слишком уж отдаленному от Аравии наблюдателю?