Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания

На десятый день начиналась серия патетических и жестоких церемониалов, главную роль в которых играла женщина, обряженная и украшенная как богиня молодого маиса Шилонен: ее лицо было раскрашено желтой и красной краской, на голове — убор из перьев кецаля, на шее — ожерелье из бирюзы, с которого свисал золотой диск, она была облачена в покрытые вышивкой одежды и красные сандалии. В руке она держала щит и волшебную трещотку — чикауацтли.В ночь перед жертвоприношением «все бодрствовали, никто не спал, женщины пели гимны Шилонен». А на рассвете дня начинались танцы.

«Все мужчины — военачальники, юноши, молодые воины, чиновники — держали в руках маисовые стебли, которые назывались тотопантли("птичьи знамена"); женщины тоже танцевали, сопровождая Шилонен». Танцующая и поющая процессия направлялась сначала в сероватом, а потом розовом свете утра к храму Маиса — Синтеопану. Жрицы били в двузвучные барабаны, а жрецы дудели в рога и раковины. Кортеж окружал и нес навстречу судьбе ту, которая несколько часов олицетворяла собой богиню: едва она оказывалась в Синтеопане, как к ней подходил жрец, державший в руке кремневый нож с золотой рукояткой, и обезглавленная Шилонен, умирая, становилась богиней. «Тогда в первый раз ели лепешки из молодого маиса», женщины танцевали, так же как и «юные девушки, еще ни разу не взглянувшие ни на одного мужчину». Каждый наполнял начинкой лепешки из маиса и преподносил их богам.

Пятнадцатый месяц, панкецалистли, начинался с песен и плясок, проходивших каждую ночь с захода солнца до полуночи. За девять дней до великого праздника Уицилопочтли начиналась подготовка пленников, уготованных в жертву; совершалось их ритуальное омовение, и все, как пленники, так и те, кто их захватил, танцевали вместе «танец змеи», продолжавшийся до середины ночи.

На двадцатый день пленники прощались со своими хозяевами: пели, «точно их голос сейчас оборвется, точно они охрипли», и, окунув руки в голубую краску или охру, оставляли отпечатки на перекрытиях и косяках дверей. После этого они обряжались в приготовленные для них украшения. На рассвете начиналась большая процессия Пайналя — бога-посланца, предтечи Уицилопочтли. Она следовала от центра столицы до Тлателолько, а оттуда — к прибрежным поселкам Попотлан, Чапультепек и вплоть до окраин Койоакана. Время от времени процессия останавливалась, и пленников приносили в жертву. Когда Пайналь, совершив такой долгий путь, вновь появлялся в Теночтитлане и входил за священную ограду, звучали трубы и пленников по одному приносили в жертву на камне перед входом в храм Уицилопочтли.

Другие обычаи напоминали наши народные развлечения во время карнавала. В первые дни месяца атемостлиюные жрецы и молодые воины собирались в противоборствующие отряды и устраивали сражения, орудуя ветками и стеблями тростника. Если воины захватывали в плен жреца, «они натирали его листьями агавы, что вызывало у него зуд и жжение, а если в плен попадал молодой воин, жрецы шипом царапали ему уши, руки, грудь и ноги, пока не закричит. Таким образом жрецам удавалось загнать юношей прямо во дворец, после чего они его грабили, унося все циновки, канатные ковры, сиденья со спинками, постели, табуреты. Если находили трещотки или барабаны, то уносили с собой, они забирали всё. А если молодые воины преследовали жрецов до самого их монастыря ( кальмекак), то тоже грабили их и уносили циновки, раковины и сиденья».

Сходное противоборство, допускавшее поступки, которые в другие времена были бы строго наказаны, позволялось лишь в определенные дни в месяц тититль: на сей раз юноши, вооружившись мешками, набитыми бумагой или листьями, нападали на женщин и девушек, которые оборонялись палками или ветками. Но мальчишки старались застигнуть их врасплох, пряча свои мешки до того самого момента, пока вдруг не окружали ничего не подозревавшую женщину и не осыпали ее ударами, крича: «Вот мешок, госпожа!» — после чего разбегались под взрывы хохота.

Такие праздники — ужасные или трогательные, страшные, как тлакашипеуалистли, заканчивавшийся пляской смерти жрецов, одетых в человеческую кожу, или веселые, как тлашочимако, когда все храмы засыпались настоящими лавинами цветов, — поглощали значительную часть времени, труда и ресурсов общины. Они были одновременно очень частыми и очень затяжными, чрезвычайно тщательно подготовленными (каждая деталь была прописана «от и до») и тем более многочисленными и долгими потому, что Мехико, столица империи, праздновала сразу все культы и служила всем богам.

Кроме того, мексиканцы, даже по соседству, например в Тескоко, слыли столь благочестивыми, что даже трудно точно сказать, скольким богам они поклонялись. Но чтобы как следует понять, что могла означать в их собственных глазах такая непрерывная религиозная деятельность, нужно очистить слова «ритуал» или «церемония» от оттенка условности, который они приобрели в нашем обществе.