Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

«Года два после рождения моего жила мать моя со мною и обеими сестрами дома, ибо родитель мой был в сие время во многих отлучках, — вспоминал Болотов. — …Был он на случившемся в Молдавии на речке Шалице сражении и при взятии города Хотина, где благополучно сохранился… Как объявлен был заключенный мир с турецким государством, отец мой отправлен был с объявлением о том в некоторые отдаленные провинции, лежащие в сторону к Сибири… Мы принуждены были следовать повсюду за отцом, и я… с рождения моего никогда долго на одном месте не живал. Не успел отец мой полк принять, как взял нас к себе в полк, стоявший неподалеку от Нарвы. Вскоре после того пошел он с полком в другое место, и мы… с ним всюду и всюду таскались. Вскоре потом началась у нас война с шведами, и отец мой, идучи в поход с полком своим на галерах, принужден был отпустить нас в деревню в Эстляндии… По заключении с короною шведскою мира воспоследовала в государстве нашем всему народу перепись. При сем случае отца моего отправили ревизовать Псковскую провинцию, куда к нему и мы из деревни приехали.

…Здоровье родителя моего начало около сего времени гораздо слабеть; он уже давно жаловался ногами. Однажды, идучи к церкви, обратившись к идущим позадь его офицерам, он сказал:

— Нет, государи мои, недолго уже мне жить, чувствую одышку и отменную слабость во всем теле, которая меня очень устрашает»[519].

Что и говорить, близких полковника Болотова мысль о его скорой смерти устрашила еще больше. Вскоре нестарый еще вояка скончался, а его сын поступил в полк, начав тянуть ту же лямку сызнова.

Совсем иначе выглядят описания детства второй половины века. Нравы смягчились, в стране накопился некоторый достаток, а главное — дворяне получили право выходить в отставку, не выслуживая прежних 25 лет. Теперь золотое время «первого младенчества» дети проводили в деревне, и родители были с ними, а не «во многих отлучках». Это изменило всю картину. Общий тон мемуаристов, чье детство пришлось на екатерининское царствование, восторженный. Люди очень разного воспитания — Головина и Лабзина — в один голос говорят о благодарности Богу, которая время от времени без всякой видимой причины охватывала их. Для обеих детство — важнейший и счастливейший период. Обе передают чувство защищенности и безграничного доверия к старшим. Ничего подобного в предшествующий период не было. Объясняется случившееся просто: дворянская семья второй половины века воссоединилась, и ощущение целостности помогло детям оценить начало жизни как счастливое время:

«Почти все первые годы моего детства прошли в деревне. Отец мой, князь Голицын, любил жить в готическом замке, подаренном царицами его предкам. Мы уезжали из города в апреле месяце и возвращались только в ноябре. Моя мать была небогата и не имела средств, чтобы дать мне блестящее воспитание. Я почти не расставалась с нею; ее нежность и доброта приобрели ей мое доверие… Она предоставляла мне свободно бегать одной, стрелять из лука, спускаться с горы в долину к реке, гулять в начале леса, влезать на старый дуб рядом с замком и рвать там желуди…

Я хотела бы обладать талантом, чтобы описать это имение, одно из самых красивых в окрестностях Москвы… Я садилась на ступеньки галереи и с жадностью любовалась пейзажем, я бывала тронута и взволнована, и мне хотелось молиться; я бежала в нашу старинную церковь, становилась на колени в одном из маленьких приделов; священник вполголоса служил вечерню, дьячок отвечал ему; все это сильно трогало меня, часто до слез»[520].

С развитием самосознания, с углублением интереса образованного человека к движениям своей души детство начинало восприниматься как важный этап в нравственном и физическом формировании личности. Как начало всех начал. В России этот момент наступил с конца 70-х годов XVIII века, когда, благодаря усилиям Екатерины II, свобода дворянства соединилась с достаточным уровнем образования.

Однако два с половиной столетия назад семья не заканчивалась для дворянина кругом кровных родственников. Вернее, не заканчивался дом. Недаром в языке укрепился оборот: «чада и домочадцы». В патриархальном обществе слуги и зависимые от барина крестьяне воспринимались как часть чего-то единого, скрепленного узами «отеческого» покровительства и «детской» преданности. Об этом феномене речь пойдет в следующей главе.

Глава пятая Господа и слуги

Проблема помещиков и крестьян так же неразрешима, как проблема отцов и детей. Только из возрастного плана мы переходим в социальный. Два крупнейших сословия в России, они настолько определяли собой лицо общества, что порой казалось, что всех остальных просто не существовало. Четыре процента дворян, восемьдесят два — крестьян, а на остальные четырнадцать приходятся и казаки, и однодворцы, и купцы, и инородцы — каждый со своими бедами и нуждами, не сопоставимыми по масштабу с бедами и нуждами основных классов.