Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

Если все преграды были преодолены, Екатерина и ее избранник могли побыть некоторое время наедине. Проще всего это было сделать на даче. А в Петербурге подчас приходилось довольствоваться обменом записок с пожеланием доброго утра. «Я пишу из Эрмитажа, — сообщала Екатерина 8 апреля 1774 года. — Здесь не ловко, Гришенька, к тебе приходить по утрам. Здравствуй, миленький издали и на бумаге, а не вблизи, как водилось в Царском Селе»[121]. Вероятно, перед работой государыня нуждалась в хорошей встряске, чтобы потом весь день трудиться, как заведенный механизм. Покинув возлюбленного, она возвращалась к бумагам.

У кофе не дамский вкус

В кабинет ей подавали кофе без сливок и поджаренные гренки в сахаре. Последними она угощала своих собачек, а кофе выпивала сама. Кофе императрицы вошел в пословицу. Его варили из одного фунта на пять чашечек, и он отличался необычайной крепостью. Лакеи добавляли в толстый осадок на дне кофейника воды и переваривали для себя, после них хватало еще истопникам. Следует учесть, что турецкий кофе того времени лишь отдаленно напоминал современные суррогаты с пониженным содержанием кофеина. Это был напиток чрезвычайной крепости, используемый как возбуждающее средство. После него действительно наступал прилив сил. Как-то зимой Екатерина, заметив, что один из ее статс-секретарей С. М. Козьмин замерз, предложила ему чашку. Едва отхлебнув, несчастный почувствовал себя дурно, у него началось сильное сердцебиение.

Обычно не замечают, что в питье Екатериной кофе по-турецки содержался определенный общественный вызов. Правда, обращен он был не к России, а к Европе и обозначал не широковещательную, а молчаливую, домашнюю позицию — так сказать, стиль жизни. Как и любая мода, кофе пришел из Парижа. В саму Францию его завезла турецкая дипломатическая миссия в 1669 году. Новый напиток околдовал пресыщенных аристократов. К середине XVIII века в Париже уже насчитывалось около трех сотен кофеен (правда, дамы предпочитали горячий шоколад). Не отставал и Лондон, однако здесь в кофейни не допускали представительниц прекрасного пола. Англичанки даже составили «Женскую петицию против кофе», уверяя, что заморское зелье лишает их мужей потенции[122]. Итак, в Европе кофе считался скорее «мужским» напитком, чем-то вроде клубного знака.

В России XVIII века употребление чая и кофе было делом состоятельных, независимых людей. Возможно, даже слегка бравирующих своей репутацией. Недаром сложилось присловье: «Чай пьют отчаянные». Молодым незамужним девушкам приличнее было пригубить слабоалкогольного сбитня, чем чаю или кофе[123]. Традиции русского чаепития сложились позднее. Употребляя по утрам кофе, Екатерина как бы заявляла права на несвойственное ее полу удовольствие. Подчеркивала, что не только на троне, но и в домашнем быту она может вести себя, как представитель сильной половины человечества.

Табак и табакерки

Другим возбуждающим зельем, которым «баловалась» императрица, был табак. Привычка среди дам нюхать «заморскую отраву» и даже покуривать трубочки распространилась в Европе с легкой руки фаворитки Людовика XIV Марии Анжелики де Фонтанж[124]. Табакерки, как мужские, так и женские, стали постоянным атрибутом костюма XVIII века и порой превращались в настоящие произведения искусства. Маленькие и большие, массивные и легкие, украшенные перламутром, слоновой костью, эмалью и драгоценными камнями, они лежали у Екатерины на столах и подоконниках, чтобы в нужный момент не искать их. Усыпанная бриллиантами золотая коробочка могла быть официальным подарком, а могла содержать намек самого интимного свойства.

Именно такова фарфоровая табакерка, выполненная в 1762 году по заказу Екатерины для Г. Г. Орлова. Она была преподнесена ему в день пожалования графского титула. Снаружи на ее крышке изображен герб Орловых, а на боковых сторонах и на дне сцены соколиной охоты, охоты на зайца и рыбной ловли с участием фаворита. Внутреннюю же часть крышки украшает камерный портрет графа кисти И. А. Чернова. Григорий Григорьевич изображен сидящим вполоборота в свободном синем халате, небрежно схваченном на шее красным шнурком. Он как будто на минуту оторвался от чтения письма, которое у него в руке, и поднял к зрителю открытое приветливое лицо[125]. Не остается сомнений, чью записку держит граф и кому улыбается.

Совсем другого рода табакерку подарила Екатерина княгине Е. Р. Дашковой, своей юной сподвижнице по перевороту. Это была массивная золотая коробка. На одной крышке красовался эмалевый профильный портрет императрицы, на другой — сцена провозглашения ее самодержицей 28 июня 1762 года в обрамлении аллегорических фигур[126].