Повседневная жизнь депутатов Государственной думы. 1993—2003

Огоньков с колонной ветеранов медленно двигался к памятнику Карлу Марксу, традиционному месту проведения митинга. Настроение было приподнятое, можно даже сказать, боевое. Как всегда в дни таких праздников, когда доводится быть не просто среди единомышленников, а чувствовать, так сказать, их товарищеское плечо.

Правильно у Маяковского сказано: «Партия — это миллионов плечи, друг к другу прижатые туго…» Миллионов, правда, уже нет. Но все равно, когда идешь вот так как сейчас — с красным бантом на пальто, с красной гвоздикой в руках и под красными флагами, — чувствуешь, будто время повернулось вспять и всё как прежде…

«Смотри, смотри!» — Огонькова дернула за рукав Анна Тимофеевна, пожилая уже женщина, за семьдесят, но очень активная, ни одного митинга не пропускает. «Да смотри же!» — ликуя, кричала она. Колонна остановилась. Огоньков поднял глаза наверх и увидел… Над зданием Государственной думы, мимо которого они как раз сейчас проходили, развевался красный флаг! Родной советский флаг с золотыми серпом и молотом! Все закричали «ура-ааа, ура-ааа!» и захлопали. А Анна Тимофеевна, прижав правую руку к груди, запела «Марсельезу». Ни Огоньков, ни остальные, в отличие от бывшей учительницы французского языка, красивых иностранных слов не знали, а потому запели советский гимн со старыми, разумеется, словами.

Колонна двинулась дальше, а Никита Петрович пел «Союз нерушимый» и чувствовал себя совершенно счастливым.

17 ноября 2003 года.

Огоньков с возмущением читал проект парламентского запроса к генпрокурору, подготовленный членом фракции «Единство — Единая Россия» Олегом Уткиным и первым зампредом фракции «Отечество — Единая Россия»^[436] Константином Косачевым. Депутаты обращались к Устинову с требованием разобраться в действиях Ашота Бениаминова, помощника депутата Госдумы Владимира Никитина. Бениаминов, водрузивший 7 ноября над зданием Госдумы красный флаг и снявший государственный российский, по мнению единороссов, надругался над госсимволом и нарушил статью 329-ю Уголовного кодекса.

В подготовленной бумаге Никиту Петровича больше всего возмутило не стукачество кремлевских^[437] — что от них ждать, они и своих-то закладывают, — а вранье. Уверялось, что красный флаг развевался над Думой всего четыре минуты — с 12.15 до 12.19.

Какие четыре минуты! Сколько народу его видело! Пело и радовалось! Не меньше часа висело красное знамя.

«Но ничего, скоро выборы. Народ вам покажет! Скоро совсем флаг вернем! Снова Дума будет нашей — красной!» — И Огоньков открыл календарь, чтобы посмотреть, сколько дней осталось до победы^[438].

Вместо послесловия

Когда в 1993 году авторы новой российской Конституции решили назвать одну из палат нового парламента «Государственной думой», они не просто прельстились красивым и ласкающим ухо сочетанием слов, а сделали вполне отчетливый политический выбор. В начале девяностых апелляция к русской истории была не модой, но инструментом, с помощью которого пытались построить новую, посткоммунистическую страну. То, что на смену Советам пришла именно Государственная дума, выглядело торжеством исторической справедливости, возвращением на торную дорогу мировой истории, с которой в 1917 году свернула Россия. И, по наивности тех лет, очень многим казалось, что достаточно только вернуть забытые или запрещенные имена, припасть к корням, как тут же жизнь станет такой же, как и во всем цивилизованном мире.

В этом смысле выбор имени для нового парламента мало чем отличался от повсеместного учреждения обществ потомков дворян и купцов, добросовестных и карикатурных попыток возрождения казачества, активного использования отмененных Октябрьской революцией букв русского алфавита.

Однако очень быстро стало ясно: простой реставрацией терминов другой эпохи преемственность обеспечить невозможно. Так же, как нельзя построить полноценное государство, основываясь на ценностях давно ушедшего в историю общества. Уже к середине девяностых годов реставрационная логика и риторика ушли на второй, если не на третий план.

Но в определенном смысле ельцинская Государственная дума все-таки стала наследницей Думы времен Николая II.

Кто являлся и является главным объектом иронии и насмешек со стороны модных юмористов? Депутат Государственной думы, хоть в 1908-м, хоть в 1998-м. О работе какого органа власти в газетах пишут самые едкие и критические репортажи? О заседаниях Государственной думы, будь то в 1909-м или в 1999 году. Кого принято ругать за чашкой чая или кружкой пива за то, что жизнь не так хороша, как хотелось бы? Думцев. Ни одному другому органу власти так не доставалось на орехи, как Государственной думе, хоть в начале, хоть в конце XX века.