Повседневная жизнь Дюма и его героев

Это имена Христофора Колумба, Галилея и Фултона».

Далее следуют вопросы: «Что такое человек? Нечто одинокое, затерянное в пустоте, не связанное с Небом при жизни и уходящее в ничто после смерти? Или все-таки он видимое, материальное звено между двумя нематериальными и невидимыми мирами?

Есть ли в нас нечто, жившее до нас? Есть ли в нас нечто, чему суждено нас пережить? Предсказывает ли жившее до нас наши чувства? Помнит ли о них то, что нас переживает? Может ли оно принять облик видимый, хоть и неосязаемый, движущийся, хоть и нематериальный?»

Инструментом изучения этих вопросов Дюма называет веру. Здесь, видимо, сказалась его убежденность в том, что для научного анализа мистических феноменов, как и для использования гипноза, время еще не наступило.

Следующая за посвящением повесть «День в Фонтене-о-Роз» фактически представляет собой обзор различных эзотерических теорий. Содержание повести таково: несколько человек, в том числе и Дюма, собираются в доме мэра города Фонтене-о-Роз после того, как в городе произошло жуткое событие. Некий человек отрубил голову своей жене, и эта голова, уже отделенная от тела, вдруг заговорила! Собравшиеся обсуждают возможность подобного события. Мнения высказываются совершенно разные: от «вульгарного материализма» до крайних мистических представлений, для которых подобное происшествие почти что заурядно. Каждый из присутствующих начинает рассказывать необычные истории, происходившие в его жизни, и давать им объяснение с позиции собственной теории. Оказывается, теорий — хоть отбавляй. Это и есть, видимо, тот первичный материал, который Дюма хотел сохранить для будущих исследователей.

От всего вышесказанного недалеко и до магии. Она занимает вполне естественное место в исторических романах, так как в средневековой истории и даже в XVI и XVII веках человеческое сознание отводило ей весьма существенную роль в повседневной жизни. Итак, «Королева Марго». Флорентиец Рене совершает магическое заклятие для того, чтобы приворотить Марго к Ла Молю. Хотя незадачливый влюбленный, прежде чем дать согласие на процедуру, требует подтвердить, что «в этом опыте нет ничего, что может повредить здоровью или жизни любимого существа», сам опыт бросает его в дрожь, и не зря. Судите сами.

«Когда Ла Моль поднялся с колен, перед ним уже стоял мэтр Рене; в руках флорентийца была восковая грубо сделанная фигурка с короной на голове и в мантии.

— Все так же ли хотите вы, чтобы вас полюбила ваша коронованная возлюбленная? — спросил парфюмер.

— Да, хотя бы ценой моей жизни, гибелью моей души! — ответил Ла Моль.

— Хорошо, — сказал флорентиец; он взял кувшинчик, налил себе на пальцы воды и брызнул несколько капель на голову фигурки, произнося какие-то латинские слова.

Ла Моль вздрогнул, понимая, что совершалось святотатство.

— Что вы делаете?! — воскликнул он.

— Я нарекаю этой фигурке имя Маргариты.

— Но для чего?

— Чтобы создать взаимочувствие.

Ла Моль уже открыл было рот, собираясь прекратить это святотатство, но его удержал насмешливый взгляд пьемонтца.

Рене, поняв намерение Ла Моля, остановился в ожидании.

— Нужна полная, беззаветная воля, — сказал он.

— Действуйте, — ответил Ла Моль.

Рене написал на маленькой полоске красной бумаги какие-то каббалистические знаки, вдел бумажку в стальную иглу и проткнул иглой статуэтку в том месте, где должно быть сердце.

Странная вещь! На краях ранки появилась капелька крови. Тогда Рене поджег бумажку Накалившаяся игла растопила воск вокруг себя и высушила кровяную капельку.

— Так ваша любовь своею силой пронзит и зажжет сердце женщины, которую вы любите.

Коконнас, как полагалось вольнодумцу, исподтишка посмеивался, но Ла Моль, по природе любящий и суеверный, чувствовал, как холодные капли пота выступают у корней его волос.

— А теперь, — сказал Рене, — приложитесь губами к губам статуэтки и скажите: «Маргарита, люблю тебя, приди!»

Ла Моль исполнил его требование» (Ч. Ill, I).

Колдовство действует что-то уж слишком быстро. Едва закончился ритуал, как Маргарита стучится в дверь. Дело в том, что во время описанной сцены она уже ожидала в соседней комнате: колдовство, по сути, было ни к чему, все решила тонко построенная интрига. Для Дюма весьма характерна подобная ирония по отношению к сверхъестественным проявлениям. Не отрицая сверхъестественного в целом, он не без юмора относился к конкретным случаям, стараясь всегда в первую очередь отыскать обычные, естественные их причины. Таково же было, например, его отношение к спириту Юму, чье общение с духами ему ни разу лично наблюдать не пришлось. Потому Дюма не склонен восторженно повторять рассказы о способностях Юма и, не отрицая их, все же задает себе вопрос, почему в его присутствии знаменитый спирит всегда терял свою силу («Путевые впечатления. В России»).