Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений

Где бы тебе показать под портиком женщин, достойных
Жертвы твоей? Разве можешь найти ты в театре такую,
Чтобы ты выбрал ее и мог полюбить безмятежно?
Видя Бафилла, как он изнеженно Леду танцует,
Тукция вовсе собой не владеет, а Апула с визгом,
Будто в объятиях, вдруг издает протяжные стоны^[71]

.

А вот еще одна подлинная история: император Август «высек в трех театрах и отправил в ссылку» актера Стефаниона, за то что тот держал «в услужении матрону, подстриженную под мальчика». По крайней мере, так рассказывает Светоний. И что сказать, если даже супруга императора Домициана публично показывалась с актером Парисом? Императору пришлось отвергнуть жену и осудить Париса на смерть.

Ради справедливости отметим, что женщины не были одиноки в увлечении актерами или возничими и что молодые люди и взрослые мужчины также влюблялись в них. Например, Нерон и Элагабал, не стесняясь, появлялись со своими дружками на публике. Прав был Сенека, сказав: «Люди повсюду ищут наслаждений, каждый порок бьет через край. Жажда роскоши скатывается к алчности; честность в забвении; что сулит приятную награду, того не стыдятся»^[72].

Сенека, а также Августин и Тертулиан надлежащим образом проанализировали развращенность, к которой ведет наслаждение, испытываемое во время игр. Это наслаждение прежде всего является страстью, порождающей ярость и насилие. «Там, где есть наслаждение, есть и страсть, это страсть, которая придает наслаждению остроту. Там, где есть страсть, существует соревнование, это соревнование придает остроту страсти»^[73] .Приходя в цирк, пишет Тертулиан, «публика уже вне себя, уже взволнована, уже одержима страстями, уже возбуждена заключенными пари». Именно в таком состоянии невменяемости проходят гонки, и именно об этой ярости, о которой говорит нам христианский автор, мы уже писали. Из этого анализа следует, что для христианской морали наслаждение, получаемое от игр, является опасным. Точно так же Августин называет безнравственным наслаждение, получаемое в театре: «В театре я радовался вместе с возлюбленными, когда они наслаждались в позоре, хотя все это было только вымыслом и театральной игрой. Когда же они теряли друг друга, я огорчался вместе с ними, как бы сострадая им, и в обоих случаях наслаждался». И Августин делает вывод о безнравственном смещении ценностей: зритель «тем больше волнуется в театре, чем меньше он сам застрахован от подобных переживаний… Он тем благосклоннее к автору этих вымыслов, чем больше печалится»^[74]. Именно подобные чувства и опасны для людей. «Никто не получает наслаждение без чувств, — пишет Тертулиан, — никто не испытывает чувств, не рискуя сам упасть. Именно эта опасность и возбуждает чувства. А если чувство слабеет? Наслаждение рассеивается».

Что сказать об этом анализе переживаемых наслаждений? Кроме того, что в нем уже присутствует моральное осуждение с точки зрения христианства, очевидно, что замечания христианских авторов основываются на некоторой психологической реальности. Тем не менее они свидетельствуют о чувствительности, отличной от чувствительности людей классической Античности. Конечно, трудно судить о цивилизации, покоящейся на совершенно иных ценностях, чем наша. Никакое сегодняшнее празднование несравнимо с этими великими римскими праздниками (коррида, собирающая все население испанского города на арене, является лишь бледным отблеском былого величия). Римлянам нравилось смотреть на убийства и получать от этого наслаждение. Несомненно, это можно считать недостатком римской цивилизации, но на этот счет мы уже приводили свои соображения.

К тому же грандиозность самого зрелища заставляла забыть о более специфическом человеческом факторе. Нашим современникам, прежде чем предавать анафеме римские игры, стоит вспомнить о столь же варварских действиях, которые они совершали (и совершают) с чистой совестью, уверенные, что они были — и всегда остаются — служителями Божественной морали.

Застолье

В Риме времен Республики зрелища являлись наслаждениями периодическими. Гораздо большее значение имело ежедневное наслаждение, в котором не мог отказать себе ни один римлянин, а именно обеденный церемониал. О том, что он представлял из себя, можно узнать из романа Петрония. Его герои, Аскилт и Энколпий, повстречались в банях с богатым вольноотпущенником Трималхионом, и тот пригласил их к себе на ужин. Вход в прекрасный дом Трималхиона поразил компаньонов. Отметил Петроний и еще один важный момент: когда гости собрались войти в обеденный зал, специально поставленный для этого раб воскликнул, обращаясь к ним: «С правой ноги!» Ибо гости, дабы не прогневать богов, должны были пересекать порог триклиния именно с правой — правильной — ноги.