Повседневная жизнь Древней Руси

В легионе Цезаря и полку Суворова ценились не юношеская энергия и задор, но отработанное годами взаимодействие солидных мужчин в бою, походе и лагерной жизни[184]. Конечно, и Цезарь временами публично хвалил центуриона, лично сразившего массу врагов перед строем товарищей. И Суворов отмечал в приказах и рапортах солдата или сержанта, который «порвал штыком» нескольких вражеских кавалеристов. Но лишь в тех случаях, когда их личная доблесть не нарушала боевого взаимодействия, служила воодушевлению товарищей и примером военного мастерства.

Одобрение обоих полководцев вызывала разумная, проверенная опытом инициатива, а гнев их обрушивался на любое отступление от дисциплины и четкости выполнения приказов, мотивированное «храбростью» и воинским задором. Цезарь метал громы и молнии в храбрецов, атаковавших без приказа. Суворов запрещал без приказа даже кричать «ура!». И их весьма пожилые войска, не без труда переставляя ноги (большинство стремительных походов солдаты Суворова делали на полковых и наемных телегах, а легионеры Цезаря с помощью легионных лошадей и мулов), уверенно побеждали несметные толпы храбрых, отлично вооруженных, индивидуально тренированных, полных юношеской энергии врагов.

Личная дружина Святослава, которому самому исполнилось всего 25 лет, явно была моложе (в отличие от ветеранов Свенельда). Но и она была изначально элитарным сообществом русов, стоящих «над» массой славян и финно-угров благодаря объединяющему их воинскому духу и мастерству. Как солдаты Суворова, требовавшего прежде всего истребить в них все следы «подлых» крестьянских нравов, дружинники Святослава отличались от подданных смердов и даже «градских мужей» не просто внешним видом (после Ольги — ромейским), но прежде всего чувством причастности к особому, высшему военному сословию.

Эта «особость» воинов в обществе, как показали последующие века, не означала конфликтности их сосуществования, но была необходима для поддержания особого духа. «Хотя рядовому с крестьянами, кроме тех, которые из них в пьяных и иных мотовских подлых, грубых и беспокойных поступках обращаются, на квартирах сообщение иметь не воспрещается, — писал в «Полковом учреждении» Суворов, — но совсем военным правилам противно, что к их виду, образу, ухваткам, рассуждению и речам хотя мало солдату привыкать. Однако при том обходиться с ними (крестьянами) ласково и ни в чем их ни словом, ни делом не обижать».

Дружинники носили особую одежду, между прочим, те самые расшитые (у воевод золотом) позднеримские рубахи, которые мы сегодня воспринимаем как русские, и разрезные кафтаны с множеством литых пуговиц, которые к X веку из ромейских воинских кругов появились даже при императорском дворе, а на известном византийском изображении зафиксированы у воинственных болгар. Дружинные украшения, прежде всего воинский пояс и сумка-ташка, не имели соответствий в племенных традициях.

По русским изобразительным источникам, сохранившимся со второй половины XI века (двум изображениям княжеских семей, иконам первых русских святых Бориса и Глеба и пр.), мы видим, что взрослые члены господствующего сообщества (еще не превратившегося в закрытое сословие) носили мягкие византийские сапожки, довольно узкие штаны и длинные, ниже колен, верхние рубахи. Эти льняные или шерстяные крашеные рубахи с узкими рукавами были цветными, украшенными отделкой вокруг ворота, по плечам и запястьям. По сохранившейся более поздней рубахе такой же формы (Роджера Сицилийского) и фрагментам княжеской одежды XI века (не распавшимся благодаря золотому и серебряному шитью) можно судить, что украшения рубах, которые мы видим на изображениях, были из шелка и бархата, расшитые золотом, серебром, жемчугом, бисером и цветными нитками, с мелкими золотыми и серебряными накладками, украшенными по углубленному узору цветной эмалью.