Повседневная жизнь Древней Руси

Увы, это были не крестьяне, которые даже в былинах редко и с неохотой отрывались от плуга для участия в битвах и походах. Зато земское боярство, из племенной знати или старых дружинников, нуждалось в князьях как защитниках собственной власти. Оно могло выставить в поле воинов, превосходящих числом княжьи дружины, способно было дать денег для сбора войска. Боярам не раз удавалось добиться, чтобы городские ворота оказались затворенными перед претендентом на престол. Недаром Устав Владимира Мономаха — новые статьи, внесенные князем в «Русскую правду», — тщательно учитывал интересы боярства.

Конечно, князь, занявший престол во время народного восстания, должен был поумерить пыл своих управителей. Покон вирный определял, какой прокорм должно давать население вирникам — чиновникам, взимавшим штрафы за преступления. Мономах строже регламентировал продажу — княжескую долю штрафов. Более четко было определено положение закупов и холопов. Однако главное отличие Устава Мономаха в том, что здесь реже употребляется слово «княжее», добавляется — «боярское», а в основном речь идет о «господине» — то есть защищаются и княжеский замок, и боярские хоромы, и строящееся имение старшего дружинника. Темы укрепления прав собственности и ограничения чиновного произвола развиваются в «Русской правде» на фоне признания земского боярства и старой дружины как мощной политической силы.

Даже вовсе не разумное на первый взгляд разделение страны между Мономашичами отвечало настоятельному требованию бояр. Их не устраивала власть, способная прийти им на помощь лишь спустя несколько недель, и при этом не радовало правление наместников-временщиков. Для боярского хозяйства не нужны были огромные масштабы Древней Руси. Наоборот, порабощать смердов, извлекать больше доходов из труда холопов и закупов было удобнее при своем князе. Таком князе, который старался бы прожить в мире с боярством и передать детям не разоренную грабежом землю, а крепкую княжескую вотчину — наследственное владение.

Возможность основательно строить свое гнездо при поддержке боярского войска и получившей землю старшей дружины, которую уже не надо было кормить, оказалась весьма привлекательной для князей. Тем паче, что, когда князь тянул засевших в своих вотчинах бояр на какую-нибудь нежеланную для них войну, те, по меткому выражению летописца, «идучи не идяху». Зато слишком ретивому князю спешили намекнуть на широкий выбор из числа его родичей, кормившихся в городках типа Клечска, Вщижа или Курска. А дружина, с помощью которой можно было бы покарать непокорных, сама видела свое будущее в теплых и уютных хоромах посреди собственных вотчин. Героические времена после Мономаха минули.

Богатыри

Герои русского эпоса отличались от реальных дружинников и бояр, с которыми мы познакомились. Прежде всего тем, что богатыри сражались не против братьев, но против врагов, защищая от нашествий Святую Русь, а заодно изводя в ней разбойников и реликтовых чудовищ. Летописание, охотно включавшее эпические мотивы, особенно в рассказах о Владимире Святом, укрепляло представления историков и читателей о блаженных временах единства Руси, существовавших в народном самосознании, но не на практике.

Такую же картину мы наблюдаем и в Восточной Римской империи, где идеальный герой Дигенис («Двоерожденный»), сын обратившегося в христианство сирийского эмира и дочери ромейского стратега, защищает родную страну, сражаясь с разбойниками и внешними врагами на границе. Поэма о пограничном страже — акрите, писавшаяся, с новыми деталями, в X–XII веках, была популярна и на Руси, где в то же самое время богатыри совершали похожие (но не списанные у ромеев) подвиги. Перед нами факт народного самосознания, идеализирующий реальность, но признанный во всех слоях общества и… отражающий повседневную жизнь как слушателей и сказителей, так и подлинных героев.

Самая ранняя из записанных былин о славных временах Владимира Святого попала в «Повесть временных лет» при Владимире Мономахе. Ранее в Начальной летописи под 993 годом было написано только, что «пошел Владимир на хорватов» (славянское племя в верхнем Поднестровье). «Когда же возвратился он с хорватской войны, — добавил составитель «Повести», — пришли печенеги по той стороне Днепра от Сулы. Владимир же выступил против них и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту сторону, ни те на эту. И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: "Выпусти ты своего мужа, а я своего — пусть борются. Если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года и разойдемся; если же наш муж бросит вашего оземь, то будем разорять вас три года". Владимир же, вернувшись в стан свой, разослал глашатаев объявлять: "Нет ли такого мужа, который бы поборолся с печенегом?" И не сыскался нигде.