Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

В центре нашего исследования — повседневный этикет русского дворянства. Особенность как церемониального, так и будничного этикета определяется его игровым характером. Причем участники игры одновременно являлись как исполнителями, так и зрителями «театрального действа». Поэтому «малейшее нарушение условленных форм ощущалось решительно всеми». Правда, нарушители придворного этикета подвергались более суровой оценке окружающих. «В обществе необходимы хорошие манеры и сдержанность в обращении, при дворе же эти качества еще необходимее»^{3}. Так или иначе, жесткие «рамки светского приличия» вызывали естественную реакцию недовольства и у дворян «средней руки», и у представителей аристократических кругов: «… цепь отношений, приличий и обязанностей мгновенно накинута на душу, как аркан горского разбойника, и влечет бедную из минутной независимости в рабство и тревогу, называемую — светскою жизнию, где ум изгибается и коварствует, язык лжет и лицо, как искусный актер, играет такие роли, каких настоятельно требуют обстоятельства»^{4}.

«Обладая всеми светскими выгодами, Грибоедов не любил света, не любил пустых визитов или чинных обедов, ни блестящих праздников так называемого лучшего общества. Узы ничтожных приличий были ему несносны потому даже, что они узы»^{5}.

По словам Ю. М. Лотмана, критическое отношение к свету характеризует романтическую традицию, выразившуюся в литературной борьбе против дворянской культуры, против «литературной аристократии»^{6}. С другой стороны, свет оценивается как жизненно необходимая сфера приложения умственных и духовных способностей личности. Примечательно письмо Д. Н. Блудова дочери: «Ты спрашиваешь, думаю ли я, что, при нынешних обстоятельствах, тебе в свете будет весело? Я отвечаю: может быть невесело, но полезно, потому что ум и характер совершенно образуются только в свете; и этот свет, пустой, ветреный, часто жесткий и несносный, также нужен для души нашей, как и занятие в уединении. Сохрани Бог влюбиться в него, но не должно его чуждаться»^{7}. Свет в сознании современников, с одной стороны, подавлял индивидуальность, а с другой — предоставлял возможность для самостоятельного творчества, для самовыражения личности.

Как пишет А. Мартен-Фюжье, автор книги о французской светской жизни первой половины XIX века, «миссия, исполнение которой берет на себя свет, — миссия культурная, а именно смягчение нравов… Иными словами, свет претендует на звание авангарда цивилизации. Ради исполнения этой миссии светские люди строго чтут условности и правила хорошего тона, стараются быть в курсе всех хитросплетений политики, носят элегантную одежду и, главное, пестуют все произведения человеческого ума. По той же причине они покровительствуют искусствам, и либо сами не чуждаются творчества, либо оказывают моральную и материальную поддержку художникам, литераторам, музыкантам, актерам и певцам»^{8}.

Многочисленные руководства по этикету, выходившие во второй половине XIX века, были адресованы представителям среднего сословия, которое составляли купцы, небогатые чиновники, учителя, врачи, артисты. В этом также заключалась «культурная миссия» света.

В данной книге мы не ограничиваемся лишь рассказом о внешних формах поведения — большое внимание уделяется нравственной стороне светского воспитания. «Приличия суть воплощение нравственности; они выдают ее присутствие в душе человека, который не имеет случая проявить ее на деле; они прививают почтение к чужим убеждениям. Если люди, стоящие у кормила власти, оскорбляют или презирают приличия, то, не уважая других, они лишаются уважения и сами»^{9}. Аристократизм подразумевал не только «утонченные манеры», но и определенный моральный кодекс. Удивительно точное определение «барства», «аристократизма» дают, характеризуя Л. Н. Толстого, его родные. «По своему рождению, по воспитанию и по манерам отец был настоящий аристократ. Несмотря на его рабочую блузу, которую он неизменно носил, несмотря на его полное пренебрежение ко всем предрассудкам барства, он барином был и барином он остался до самого конца своих дней… Под словом "барство" я разумею известную утонченность манер, внешнюю опрятность и в особенности тонкое понимание чувства чести»^{10}. «Он был настоящий аристократ старого времени; это проявлялось во всем: в его обращении с людьми, в его манерах, в его вкусах; все грубое, все пошлое, все безвкусное, даже в туалетах, его коробило»^{11}. «Отец приписывал некоторое значение наследственности, но под аристократизмом он подразумевал прежде всего благовоспитанность в лучшем смысле этого слова, чувство собственного достоинства, образованность, сдержанность, великодушие и т. п.»^{12}.

Да и сам Л. Н. Толстой с гордостью говорил о своей принадлежности к аристократии: «Я сам принадлежу к высшему сословию, обществу и люблю его. Я не мещанин, как смело говорил Пушкин, и смело говорю, что я — аристократ и по рожденью, и по привычкам, и по положенью»^{13}.