Постепенно египетский политеизм перестал быть объектом настоящего изучения; ученые стали говорить о «пантеизме» или «генотеизме», уходя при помощи этих терминов от сути проблемы. {7}По существу, как сказал Эрих Хорнунг, египтология так и не смогла разрешить противоречие, в которое она сама себя заключила — между убеждением в высоком культурном и нравственном развитии изучаемой цивилизации и ощущением, что представления ее носителей о божестве не соответствуют этому уровню. {8}Конечно, в итоге начинаешь догадываться, что на самом деле этого противоречия нет, что оно возникает из-за неприспособленности наших понятий к анализу цивилизации, вне которой они возникали. Сама эта неприспособленность постоянно подпитывается настоятельной, хотя и неосознанной, потребностью всякий раз свести то, что по своей природе является египетским, к реальности нашего сегодняшнего дня. С самых истоков египтологии перо исследователя всегда было готово породить качественную оценку явлений египетской культуры — оценку, выдающую стремление, подчас хорошо скрытое, представить Египет соответствующим, с одной стороны, благопристойности и эстетическим чувствам, разделяемым сегодня большинством, а с другой — нашим формам логического мышления. {9}Во всем, что касается религии, средств художественного выражения, образа жизни, литературной формы, Египет на страницах посвященных ему трудов и в витринах пользующихся всеобщим вниманием выставок прославлен только в тех его проявлениях, которые согласуются с современными критериями. В то же время он неприемлем за рамками того, в чем ему приписывают сходство с нашими образами жизни и мышления, и совершенно игнорируется в том, что кажется нам чуждым, подобно маске, за которой скрывается некое более высокое содержание — тем более высокое, что именно оно оказывается первоисточником самых разных явлений нашего современного мира. Нам хочется не столько познать Египет, сколько увидеть в нем самих себя [2].
До сегодняшнего дня египтологический спор между «неомонотеистами» и «неопозитивистами» все еще не закрыт. Вместе с тем, не в пример наивности прошлых дней, каждый из его участников основывается теперь на тщательном анализе текстов — анализе, ведущемся при помощи совершенного знания их содержания и владения их языком. Спор этот по-прежнему демонстрирует его подлинную природу: его цель — выигрыш в сфере не египтологии, а современной идеологии, и его достижению служат самые испытанные средства науки. В этом споре постоянно используются аргументы современной философской рефлексии и теории, происходит обращение к современному научному знанию — логике его законов и его рациональному мышлению. Однако результаты дискуссии оказываются все же на редкость плодотворны. Наши знания о египетской религии значительно умножились и продвинулись вперед. Различные работы, методика которых поднимается над противостоянием «монотеизма» и «политеизма», порождают новые направления религиоведческих дискуссий. Филипп Дершен, наметивший применением антропологического подхода путь к независимому от этого противостояния исследованию, {10}и Эрих Хорнунг, с педантизмом применивший к материалу египетской религии тщательный анализ, в основе которого лежало выявление в этом материале логики множественных законов, {11}позволили не просто требовать от Египта ответа, а ожидать от него его собственной версии изучаемых явлений. Каким окажется Египет, когда мы увидим его таким, как он есть на самом деле — ни благопристойным, ни шокирующим, ни служащим колыбелью наших собственных идей, ни, напротив, чем-то подчеркнуто от нас отличным? На самом деле, сейчас как раз пора поставить перед собой этот вопрос — но с чего и как начинать на него отвечать?