Для Этрурии да и для всей Центральной Италии тогда началось своего рода Средневековье, со всеми его сложностями и смутами, когда общими усилиями, исподволь вырабатывались политика, религия и внешнее устройство, причем республиканский Рим был всего лишь одним из очагов этих процессов. В Тарквиниях, Вольсиниях, Арретии, Тускуле и Риме разные народы, в войне и мире, искали друг у друга ответы на одни и те же духовные и материальные вопросы{12}. Благодаря формированию этого культурного койне (единого языка) завоевания, которые Рим начал вести в IV и III веках, не помешали государственным институтам этрусков оставаться в силе то тут, то там и даже оказывать цивилизующее влияние на завоевателей. В конце IV века знатные римские семьи имели обыкновение посылать своих сыновей на учебу в Цере — так позднее они будут посылать их в Афины, — чтобы те завершили там свое образование. Именно римский сенат принял в середине II века меры к тому, чтобы сохранить
Вот почему хронологические границы нашего исследования нельзя четко ограничить. Отодвинув на второй план предысторию или протоисторию тирренов, мы хотели бы взглянуть на жизнь этрусков — исчезающий мир Средиземноморья рядом с набирающим силу римским миром — в период их расцвета, пришедшегося на VI век до н. э. Но мы не можем не ссылаться как на более ранние свидетельства — сокровища, захороненные около 650 года в Цере и Пренесте, — так и на более поздние. Начиная с IV века до н. э. памятники изобразительного искусства становятся понятнее, число письменных свидетельств увеличивается. И даже после римского завоевания, бесконечно умножившего источники исторических сведений, возможно отыскать документы, сообщающие об Этрурии древних времен. Мы неоднократно сможем отметить, что, наряду с горячим воодушевлением, с которым этруски перенимали достижения более развитых цивилизаций — прежде всего Греции, — их отличала и иная черта. Этот «весьма древний народ», как говорил о нем Дионисий Галикарнасский в эпоху правления Августа, выказывал неистребимый консерватизм, ревниво сохранял обычаи своих предков и был горделиво верен себе. Для них история в некотором роде замедлила свой ход, и вплоть до рубежа нашей эры властители Норции и Перузии, облаченные в тогу римских всадников, по сути являлись современниками Тарквиниев.
Остановимся на факте, часто ускользающем от внимания читателей: было бы ошибочно полагать, что история этрусков резко прекратилась, как только на сцену вышли другие актеры — римляне; что народ этрусков исчез вследствие римских завоеваний, из-за гибели отдельных городов и потери политической независимости. Народы гораздо более живучи. Конечно, те события сопровождались избиениями и перемещениями населения. Но когда римляне разрушили Вольсинии и Фалерии, в их окрестностях появлялись Новые Вольсинии и Новые Фалерии, где поселились выжившие после катастроф и где в новой форме соблюдали прежние обычаи и традиции. Многие полагали, принимая на веру риторические преувеличения, что самниты были истреблены в результате гражданской войны, но Этторе Пайс доказал, что городские магистраты Самния во времена Империи были прямыми потомками прежних самнитов, чья кровь не иссякла. Это в еще большей степени относится к этрускам, пользовавшимся в Риме большим уважением; говоря словами Горация, они тоже, «будучи побеждены, победителей своих покорили». В некоторых случаях сами римляне заботились о сохранении их ритуалов и традиций. Система этрусских собственных имен сохранялась на протяжении веков с неизменностью, свидетельствующей о том, что в тех же местах, в тех же дворцах жили те же знатные семьи, давшие Риму поэтов и даже императоров. Несомненно, длительный период упадка сказался на упорстве, с которым этруски отстаивали свою самобытность, но никак не повлиял на их жизнестойкость. Не будет преувеличением сказать, что еще во времена Августа язык этрусков был жив: на нем говорили и делали надписи на гробницах в Перузии.
Наши знания о языке этрусков