Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения

В течение двух лет нужно было посещать все защиты бакалавров, лиценциатов и докторов, число которых могло достигать шести сотен. На них надо было присутствовать определенное время и даже выступать. Иногда в один день проходили три-четыре защиты, и приходилось бегать из Сорбонны во дворец архиепископа, из Наваррской коллегии в монастырь августинцев, и вместо того чтобы изучать первоисточники или заниматься чем-нибудь не менее полезным, соискатель носился по улицам, пыхтя и обливаясь по́том. За отсутствие полагалось платить штраф — пять су; сумма смешная, но пушинка к пушинке… К тому же за отсутствие на защите, где предстояло оппонировать, штраф был гораздо выше. Более того, если оппоненты, стоящие в списке первыми, манкировали, а выступить соглашался лишь пятидесятый, штрафовали всех с первого до сорок девятого. Штрафы шли в факультетскую казну.

Затем лиценциата «просили» защитить три диссертации — малую, большую и сорбонскую.

Малая защита продолжалась шесть часов; речь шла о таинствах — всех вообще и каждом в отдельности, при этом полагалось критиковать англиканскую церковь.

Большая защита начиналась в восемь утра и заканчивалась в шесть вечера. В ней речь шла о религии, Церкви, Священном Писании, соборах, церковной истории, священной и смешанной хронологии. Естественно, бакалавру было невозможно обладать достаточно обширными познаниями, чтобы охватить все эти темы, поэтому он должен был ловко свести разговор к предмету, который знал хорошо. На каждую аргументацию отводилось по три четверти часа.

Сорбонская защита проходила в зале Сорбонны, и за его аренду нужно было уплатить 50 луидоров. Защита начиналась в шесть утра и заканчивалась в шесть вечера; речь шла об инкарнации и благодати. По сути, эта защита проводилась для проформы. Рассказывают, что однажды в состав комиссии входил доктор, который был глух как тетерев, но делал вид, будто следит за дискуссией; когда второй доктор вышел, диссертант воскликнул: «Я утверждаю, что мудрейший магистр, здесь присутствующий, архиглух, глух, как пень, если бы только пни принимали в Академию. — Я это отрицаю, сказал оппонент. — Я это докажу. Если бы он не был глух и архиглух, то услышал бы, что я непоправимо согрешил, перейдя на французский, и к тому же насмехаюсь над ним. Однако он рукоплещет мне, кивает и считает, что я говорю хорошо». «Bene, optime»[39], — ответил глухой доктор и, обратившись к оппоненту, спросил: «Что вы можете на это возразить?» Так продолжалось до возвращения его коллеги.

Спрашивается, как можно было выдержать целый день без еды? По правилам, диссертант мог лишь перекусить украдкой, с риском, что придется отвечать оппоненту с набитым ртом, но на практике в соседней комнате к полудню накрывали стол и диссертант угощал там своих друзей и оппонентов. На большой защите к ним присоединялся доктор — председатель комиссии. На сорбонской защите председателя не было. Но если вдруг посреди пиршества появлялся какой-нибудь доктор, вздумавший послушать защиту, приходилось всё бросать и бежать обратно в зал. После обеда защита продолжалась, и диссертант мог подкрепляться лимонадом или кофе. В шесть вечера в зал входил слуга, приставленный охранять шубы у входа, и объявлял, что пора заканчивать. Председатель вставал и, обращаясь к присутствующим, спрашивал: «Estisne contenti?» («Довольны ли вы?») — «Sumus» («Довольны»), — отвечали ему, хотя к тому времени единственным присутствующим на собрании был тот самый слуга.

После защиты факультет публиковал список лиценциатов. Оказаться в первых строчках списка было очень престижно, однако первым всегда ставили человека самого благородного происхождения, а первый по знаниям и заслугам занимал лишь пятое место. Впрочем, если во всём выпуске оказывался один-единственный дворянин, его записывали первым с пометкой «благороднейший», как если бы он был сыном герцога и пэра. Вторую и третью строчки занимали приоры Сорбонны, четвертую — «благороднейший» выпускник Наваррской коллегии. Чтобы получить пятое место, люди не останавливались ни перед чем: начинались происки, интриги, махинации, заговоры, переговоры; весь Париж бурлил, по улицам разъезжали кареты с гербами, в которых везли рекомендательные письма от важных особ; письма от особ помельче доставляли в фиакрах или просто пешком, держа их в кармане. Разумеется, дамы принимали в этом процессе самое деятельное участие. Доктора, которые составляли список, зачастую не были ни на одной защите и не имели ни малейшего представления о соискателях, поэтому всё решали быстрота и натиск. Величайшим унижением было оказаться в списке последним, поэтому в самом конце вместо номера перед фамилиями ставили звездочку. Чаще всего туда помещали монахов.

Лиценциат должен был принять участие в трех торжественных дискуссиях, после чего получал, наконец, степень доктора. Отныне он имел право голоса в совете себе подобных — своего рода академии, члены которой пользовались большим почетом, обладали бенефициями и по большей части жили в Париже.