Читаем Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте полностью

Однако эта армия, как уже упоминалось, претерпевает большие перемены. Из ополчения граждан-солдат, считавшегося славой и честью коммуны, она, начиная с эпохи Данте, превращается в наемную армию. В 1302 году на 6750 пехотинцев-ополченцев приходилась уже тысяча наемников. Эту эволюцию, завершившуюся в эпоху Ренессанса формированием наемных войск (condotte) во главе с кондотьерами (condottieri), Макиавелли объявит главной причиной упадка Италии его времени, ее неспособности выдержать натиск «варваров» в конце XV века. Даже если его мнение слишком категорично, нельзя не согласиться с тем, что именно сплоченность, боевитость и патриотизм городского ополчения могли противостоять вторжениям чужеземцев. Однако во времена Данте новая угроза еще не проявляет себя с достаточной степенью очевидности, и поэт, при всей его склонности к бичеванию современников, среди причин зла, терзавшего, как он считал, его родной город, никогда не упоминал вред, причиненный ему отрядами наемников.

Последняя характерная черта этой коммунальной армии: ее патриотизм — это патриотизм граждан города-государства, когда все соседи являются потенциальными врагами, даже если кто-то из них в данный момент и числится союзником. Национальная идея этой армии, играющей роль шпаги при торговцах и банкирах, правящих городом, неведома. Примечательно, что состоящие в ее рядах миряне, готовые защищать свои интересы, рынки и монополии, в то же время остаются искренне верующими людьми: флорентийская армия выступает в поход во имя Девы Марии и святого Иоанна Крестителя, идет в бой под пение церковных гимнов и в сопровождении духовенства. Увы, этот муниципальный патриотизм зачастую не выходит за рамки патриотизма партии, группировки, клана, которые роют сами себе могилу; это довелось сполна познать Данте в период его горестного изгнания.

Если защита политических и экономических интересов города-государства является естественной обязанностью армии (в конечном счете, она с честью справляется с ней, несмотря на неизбежные неудачи), то охрана общественного порядка и безопасности граждан внутри городских стен доверена различным подразделениям полиции.

Помимо полиции, подчинявшейся подеста и капитану народа (выше уже была рассмотрена природа этих параллельных органов власти), существовали так называемые полицейские стражники (bargellini) во главе с капитаном полицейской стражи (bargello), специальной обязанностью которых являлось обеспечение безопасности и розыск преступников. Особым подразделением была «ночная стража» численностью до шестисот человек, обеспечивавшая охрану городских ворот. Кроме того, цех Калимала содержал частную охрану своих производственных и складских помещений. Наконец, существовали своего рода «надзиратели», обеспечивавшие днем порядок на улицах и рынках и следившие за чистотой в городе, не допускавшие его загрязнения (неприятными запахами, грязными сточными водами, а также бродячими животными), пресекавшие незаконные азартные игры и посягательства на места отправления религиозного культа.

Наиболее примечательная особенность городской полиции — коллективное участие в ее деятельности, по сестьерам и приходам, взрослого мужского населения от пятнадцати до семидесяти лет. Девятнадцать народных отрядов, в которые не допускаются гранды, гибеллины и самые бедные горожане, собираются под своими знаменами, цвет и гербы которых красноречивее слов (зеленый дракон на красном поле; черный лев на белом фоне; желтый лев на голубом фоне; красные ключи на желтом поле). Отрядами командуют гонфалоньеры («знаменосцы»), избранные приорами и «добрыми людьми». Они собираются в любое время дня и ночи, чтобы прийти на зов о помощи, помочь пополану, которому угрожает гранд, или чтобы подавить в зародыше попытку мятежа, предпринятую аристократией или какой-нибудь группировкой. Это своего рода народная милиция, предвосхитившая собственным появлением милицию в современных народных демократиях, имеющую такой же классовый характер и ту же цель: защиту демократии от попыток реакционного путча. За мятеж или даже простой призыв к нему предусмотрены весьма суровые наказания (вырывание языка, повешение, обезглавливание); народные отряды служили оплотом крупного бюргерства против всех его врагов.

Коллективное участие требовалось и для борьбы с другим бедствием — пожаром, постоянной угрозой в городе с очень плотной застройкой, где еще много сооружений из дерева. Эта угроза усугубляется политическими страстями: так, в июне 1304 года пожар, устроенный черными гвельфами, уничтожил 1700 домов. Именно поэтому пожарные команды (по 100 человек в каждой сестьере) могут рассчитывать на помощь всего дееспособного населения, сбегающегося по сигналу колокола. Чтобы остановить распространение огня, приходится в буквальном смысле слова приносить ему жертвы: в качестве превентивной меры разрушают дома, которым непосредственно угрожает пламя.

<p>Глава третья</p><p>Общественные классы</p><p>Население</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза