Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола

Критерии мужской красоты определить еще труднее. Куртуазный рыцарь уже значительно отличается от эпического героя, привлекательность которого заключалась в физической силе и презрении к страданиям и смерти. Говена и Ланселота нельзя сопоставлять с Роландом и Кшомом. Они притягивают не силой мускулов, а изяществом юности, изысканностью нарядов. Романисты чаще описывают не сильное тело, а роскошную одежду. Блестящий рыцарь – тот, кто молод, любезен, изящен и хорошо одет. Об остальном умалчивается.

Описание реальной красоты встречается довольно редко, зато авторы очень часто изображают уродство, приводя, как правило, множество подробных деталей, причем не прибегая ни к штампам, ни к повторам. Чаще всего такими предстают портреты вилланов. И не имея точного понятия об эстетических нормах фигуры, мы хорошо знаем, каких изъянов следует избегать рыцарю, если он надеется выглядеть привлекательным: большая голова, огромные уши, рыжие или слишком черные волосы, длинные брови, поросшее щетиной лицо, глубоко посаженные глаза, маленький и сплющенный нос, развитые ноздри, большой рот, мясистые губы, желтые и неровные зубы, мощная и короткая шея, сгорбленная спина, выступающий живот, короткие руки, тонкие ноги, узловатые пальцы и толстые ступни.

Эти черты присущи не только мужскому уродству. Кретьен де Тру а в «Повести о Граале» изображает самую уродливую девушку из всех, когда-либо живших: «Ее шея и руки были чернее самого черного металла (…) Глаза ввалившиеся и маленькие, как у крысы. Нос как у обезьяны и кошки одновременно; уши, как у осла или быка. Зубы желтее яичного желтка, а на подбородке росла борода, как у козла. И на груди, и на спине ее торчал горб. Действительно, ее плечи и талия были созданы, чтобы заправлять балом!» [95]

Плотские удовольствия

Куртуазную любовь, рожденную из физического влечения, нельзя назвать только духовной и платонической. Союзу душ сопутствовало и единение тел. Две недавние работы показали, что даже у трубадуров, чье восторженное поклонение представляется самым бесплотным, целью служения даме тем не менее являлось физическое обладание. Некоторые, например, Бернар де Вентадур, этого нисколько не скрывали:

Если б она только осмелилась
Провести меня ночью
Туда, где скинет с себя одежды,
И в этом укромном уголке заключить меня в свои объятья. [96]

Другие говорят о желаемом вознаграждении более сдержанно. Пейре де Валерья очень изящно пишет:

И когда мои глаза созерцали ее,
Я молил Бога продлить мне жизнь,
Дабы мог стать я слугою ее благородного, дивного стана… [97]

Впрочем, оба надеются на одно и то же. Однако оригинальность и одновременно сложность большинства лангедокских поэтов заключаются именно в том, что они гораздо больше значения придавали самому желанию, а не его реализации. О плотских удовольствиях чаще мечтали, нежели переживали их в действительности. И, следуя запутанному и искусному развитию мысли, некоторые теоретики доходили даже до того, что допускали все чувственные радости физической любви, кроме финального удовольствия, якобы противоречащего понятию «fin'amors».

Северные авторы оказываются менее щепетильными. Трувер Конон де Бетюн откровенно говорит, что его тело «всегда желает греха». Часто романисты без стеснения намекают на плотское завершение описываемых ими страстей. Хотя большинство, конечно, ограничиваются изображением взаимных поцелуев и со скромностью или иронией умалчивают о «дальнейшем». Так, автор романа «Жофруа», сообщив о том, что королева Англии оказалась в постели своего героя, пишет, прикидываясь неосведомленным:

«Я ничего не скажу о том, что произошло с графом и его подругой. Меня не было ни под кроватью, ни где-нибудь поблизости, и, следовательно, я ничего не слышал» [98].

Однако находились, особенно в XIII веке, и такие авторы, которые без колебаний описывали конкретные детали придумываемых ими эротических сцен. Приведем дословный отрывок из «Книги Артура»: «Он положил ей руку на грудь и на живот и ощутил ее мягкое и белое тело» [99]. Впрочем, этот случай является исключительным. В куртуазных романах автор редко выходил за рамки приличий. Если же плотские удовольствия и упоминаются, они не выглядят ни вульгарными, ни похотливыми, ни двусмысленными. Тем более что близость тел, как правило, становилась результатом близости сердец.

Эмоциональная сфера