Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта

Церковь никогда не уставала воевать с театром. Даже школьные постановки вызывали нарекания. Козни церковников привели к снятию с показа великолепной пьесы Вондела «Люцифер» после двух представлений. Городские власти далеко не всегда разделяли предрассудки консистории, но необходимость жить в мире с Церковью заставляла их идти на запреты и меры, унижающие достоинство свободомыслящих граждан. Когда в 1668 году комедианты французской королевы испросили у принца Оранского право играть в Гааге, консистория направила к будущему Вильгельму III делегацию с требованием, чтобы он наложил запрет. Принц уперся. Дело уладили полюбовно: французам запретили ставить фарсы и скандальные пьески, давать представления во время службы, а плату за вход удвоили.

К танцам отношение было не лучше. Бывало, накануне свадьбы кто-либо из церковного совета направлялся к жениху и невесте, чтобы упросить тех отказаться от танцев в день бракосочетания. Когда в университет Франекера был приглашен на работу учитель танцев, среди проповедников поднялся такой крик, что дело пришлось рассматривать в Генеральных штатах. В июле 1640 года синод Южной Голландии вынес постановление не допускать к Святому причастию лиц, запятнавших себя посещением бала или переодеванием на маскараде.

Проповедники поносили табак и кофе. Не без основания они выступали против народных праздников, сохранивших память о католических торжествах — Дне святого Николая, святого Мартина, Крещении, Масленице. Под давлением церкви городские власти шли на уступки. Так, в 1607 году в Делфте была запрещена традиционная для Николина дня продажа пряников и фигурной выпечки; в 1657 году муниципалитет Дордрехта попросту отменил этот праздник. Даже ярмарки выглядели в глазах некоторых ортодоксов ненавистным наследием папистского идолопоклонства: разве корни их не лежали в старых престольных праздниках? Во многих местах накануне праздника читали нравоучения, призванные напомнить, каким соблазнам подвергнутся на нем христиане. Избрание королевы мая считалось не менее предосудительным.

Если вся жизнь подпадала, таким образом, под церковные каноны, то воскресенье — день Господа и веры — регламентировалось еще строже. Проповедники замахивались даже на загородные прогулки, ведь «отдых предназначен не для удовольствия плоти греховной».^{56} Поэтому воскресенье было воистину ужасным. Замирала торговля, не проводился ни один платеж, не принимался ни один вексель. Закрывались театры, пустели улицы (за исключением нескольких минут перед началом службы). Из дома выходили только, чтобы отправиться в церковь: так, утром, около восьми, затем после полудня, в сопровождении учителей или учительниц по мостовой семенили школьники. По возвращении наставники спрашивали своих учеников, хорошо ли те слушали проповедь. В Амстердаме на время службы закрывали городские ворота. Чуждые столь ревностного усердия в служении Богу, богатые буржуа затемно уезжали в свои загородные дома и возвращались только в понедельник к открытию биржи.