Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке

Для осетин большое культурно-просветительное значение имело открытие в 1836 году Владикавказского осетинского духовного училища, в котором обучались 34 человека. Хотя училище, по замыслу его основателей, должно было готовить грамотных церковнослужителей для осетинских приходов, многие его питомцы по окончании заведения шли учителями в светские школы. Другие становились деятелями осетинской культуры. Среди выпускников училища были первый осетинский этнограф С. Жускаев и первый собиратель осетинского фольклора В. Цораев. В Дагестане в 1837 году было основано Дербентское городское, а в 1842 году - Петровское и Низовское училища. Число учащихся в них было сравнительно невелико; основной контингент составляли выходцы из равнинных сел. В 1849 году в Дербенте было открыто мусульманское училище на 60 мест для детей жителей горных районов - аварцев, лакцев, даргинцев, табасаранцев и др. В середине XIX века при Дагестанском конном полку была создана школа на 30 человек, которых обучали русскому языку, чистописанию, арифметике, начальным сведениям по истории и географии, пению и др. Детей горцев знакомили со способами изготовления бумаги, стекла, книгопечатания, устройством железных дорог и т. п. Позднее такие же школы для детей офицеров и чиновников «азиатского происхождения» были основаны в Дешлагаре, Кусарах и Темир-Хан-Шуре.

Интересное воспоминание о русской светской школе оставил хорошо знакомый нам А. Омаров: «В Темир-Хан-Шуре была так называемая мусульманская школа, где обучались дети туземцев всякого возраста арабскому и русскому языкам. Меня давно интересовала русская грамота, и я имел сильное желание изучить ее. Один из учеников этой школы, учившийся в ней уже четыре года, приехал в то время домой в Казанищи на каникулы. Ученик этот приходил часто в мечеть и брал у меня уроки арабского языка. Пользуясь этим случаем, я в свою очередь стал учиться у него русской грамоте. Но так как у нас не было печатной азбуки, то я изучил письменные буквы и в скором времени мог уже разбирать четко написанные рукописи и даже начал сам писать по-русски. Тогда у меня явилось еще более сильное желание обучиться русскому языку…

Я стал уже подумывать о том, как бы мне поступить в Темирханшуринскую мусульманскую школу. Вышеупомянутый ученик рассказывал мне с восторгом о своей школьной жизни и описывал ее самыми блестящими и соблазнительными красками. Он советовал мне пойти с ним в Шуру, обещая мне свое ходатайство у своего родственника, который был учителем арабского языка в этой школе. Время клонилось к осени, когда школьники покидают родительские дома и собираются в школу. Вот и я также отправился в Шуру, представился там учителю арабского языка, которому рекомендовал меня мой бывший ученик, и я был принят в число пансионеров школы без всяких справок о том, кто я и кто мои родители, а единственно по одному личному моему заявлению.

Узнавши об этом, отец прискакал ко мне, точно для спасения погибающего; он был в сильном негодовании за мой поступок. Он считал для себя унизительным, что сын его поступил в русскую школу, где, по его мнению, станут обучать меня Евангелию и потом заставят выкреститься; он даже хотел просить начальство, чтобы меня выключили из школы. Но я умолил его, чтобы он позволил мне остаться в школе, хотя на одну зиму, доказывая, что я поступил туда не для изучения Евангелия, а для продолжения занятий своих по изучению арабского языка. Долго он не соглашался, и только объяснения учителя этого языка убедили его в безвредности для меня школьного учения. Но все-таки он неохотно согласился оставить меня в Шуре…»

Во второй половине XIX века, особенно после утверждения в 1859 году «Устава горских школ», на Северном Кавказе значительно увеличилось число светских школ, возросло количество обучающихся в них детей.