Читаем Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи полностью

С освобождением земли и устранением кланов их члены не были более привязаны к земле и, следовательно, к «рабочему коллективу» (выражение заключено в кавычки, поскольку оно не соответствует европейскому), и могли оседать там, где им хотелось. Те, кто не имел покровителя, или те, кто пытался взлететь на собственных крыльях, могли использовать единственную возможность — устроиться рабочими на завод (поскольку для иного вида деятельности требовалось иметь образование) или же искать отношений «ояката — коката». Рабочие жили в нищете, работа, которую они выполняли за смехотворно низкую зарплату, была крайне тяжелой. Люди, нанимавшиеся клерками или прислугой, почти всегда попадали в зубчатые колеса отношений зависимости от своих хозяев. Те, кто чувствовал, что в силах вынести подобную жизнь или изначально имел небольшие сбережения, прилагали все усилия, чтобы воспользоваться этим преимуществом и даже иногда жили в некотором достатке. Другие, более многочисленные, периодически возвращались в свои деревни и проводили там некоторое время, пока не приходила пора вновь идти в город на поиски работы. Чрезвычайно жесткая конкуренция делала текучесть рабочей силы очень высокой и вынуждала людей, если они хотели выжить, соглашаться на самую низкую зарплату. Это постоянное блуждание рабочих из города в деревню и наоборот привело к созданию нового типа общества — общества индустриальной эпохи, когда в отношениях между людьми произошли кардинальные перемены. В то время как в самых отдаленных поселениях еще более или менее функционировала старая система, в городе возникла тенденция к созданию «деревень», которая сплачивала выходцев из одного региона под покровительством все тех же ояката. Крестьяне, с трудом привыкавшие к городской жизни, стали собираться в группы в одних и тех же кварталах, на одних и тех же улицах, делили одни и те же бараки и оказывали помощь таким же, как они, выходцам из деревни.

Особняком стояли богатые предприниматели, которые могли позволить себе отправлять детей в школу префектуры и заботиться об их дальнейшем обучении. Получив диплом, они оказывались перед выбором: работать в городе за неплохую зарплату и, в свою очередь, становиться ояката или же возвращаться в родную деревню и вести там праздное существование, нанимая рабочих для возделывания полей. Некоторые отказывались обрабатывать землю и становились чиновниками или учителями начальной школы. В любом случае они образовывали семью городского типа, не зависящую от коллективного труда в общине. Женщина сидела дома и не занималась работой вне его, а кровное родство считалось единственно приемлемым. Такие семьи часто вменяли себе в обязанность принимать родственника из деревни и «покровительствовать» ему, приглашать младшего брата, приехавшего в город на учебу, содержать родителей. Все это в значительной мере ослабляло их покупательскую способность и, следовательно, их благосостояние.

Хотя прямого влияния европейских традиций и образа жизни на традиционную японскую семью не наблюдалось, она начала распадаться, уступая место семье западного типа. Это было не очень заметно, потому что групповое мышление не исчезло: оно просто видоизменилось, и муж, единственный, кто зарабатывал деньги, восстанавливал на работе семейную «группу» с отношениями взаимозависимости, которых не было дома. Эта группа представляла собой теперь нечто более абстрактное, чем прежняя «семья на работе». Она скорее была социальной группой, где значимость кровной связи была очень невелика. Можно обнаружить глубокие следы этого группового мышления в современном торговом и индустриальном обществе Японии, проявляющиеся в ношении сотрудниками униформы, знака компании, в практике совместного времяпрепровождения и т. п.

Таким образом, японская городская семья эпохи Мэйдзи, так же как и современная семья, делает акцент не столько на отношениях между супругами, сколько на отношениях между родителями и детьми, которые более эмоциональны, чем отношения мужа и жены. Мужчина, в сущности, представляет собой внешний, «социальный» элемент, зависимый от «рабочего коллектива» и относительно неустойчивый, в то время как замужняя женщина, воплощающая домашний очаг, будущее детей и безопасность престарелых родителей, больше участвует в жизни семейной группы, состоящей почти исключительно из бабушек с дедушками, родителей и детей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе
Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Книга профессора современной истории в Университете Сент-Эндрюса, признанного писателя, специализирующегося на эпохе Ренессанса Эндрю Петтигри впервые вышла в 2015 году и была восторженно встречена критиками и американскими СМИ. Журнал New Yorker назвал ее «разоблачительной историей», а литературный критик Адам Кирш отметил, что книга является «выдающимся предисловием к прошлому, которое помогает понять наше будущее».Автор охватывает период почти в четыре века — от допечатной эры до 1800 года, от конца Средневековья до Французской революции, детально исследуя инстинкт людей к поиску новостей и стремлением быть информированными. Перед читателем открывается увлекательнейшая панорама столетий с поистине мульмедийным обменом, вобравшим в себя все доступные средства распространения новостей — разговоры и слухи, гражданские церемонии и торжества, церковные проповеди и прокламации на площадях, а с наступлением печатной эры — памфлеты, баллады, газеты и листовки. Это фундаментальная история эволюции новостей, начиная от обмена манускриптами во времена позднего Средневековья и до эры триумфа печатных СМИ.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эндрю Петтигри

Культурология / История / Образование и наука