Повседневная жизнь языческой Руси

Людей, занимавшихся бортничеством, называли в дохристианские времена «древолазцами». У славянских народов существовали поверья, что древолазец в наказание за то, что долбил сосну под борть, или за то, что делал топором зарубки на дереве, где водился рой пчел, был превращен в дятла, вынужденного дни и ночи стучать своим клювом по деревьям.

«Бортное ухожье», закрепленное за кем-либо место с одним или несколькими деревьями с дикими пчелами, обозначалось особым знаком, называемым «куцерь». Чаще всего это были простые по форме зарубки на коре дерева в виде насечек, палочек, галочек и их сочетания. В исторических источниках встречаются названия таких знаков: соха, силы, курья лапа, рога вверх, рога к земле, костыль о двух посохах и др. Одни из самых замысловатых куцеров, встречающихся в документах, представляли собой «косу на черте с рубежом» или «калиту (кошель для мелких денег. — Л. Ч.) с поясом». Стесание, то есть уничтожение чужого знака на бортном дереве, считалось преступлением и каралось по закону. Наказывалось также и действие, называемое в «Русской правде» «выдеранием пчел»: «Аже пчелы выдереть, то 3 гривны продажи, а за мед, аже будут пчелы не лажены, то 10 кун»[179]. Вообще «лазить пчел» означало и вынимание меда из борти, и подрезание сот.

Пчеловодство, окультуренное бортничество, было распространено повсеместно у славянских народов. На первый взгляд в отношении к пчеловодству и пчеловодам много христианского почтения; вся символика пчел тяготеет к святости. Но если заглянуть поглубже, в самую суть приемов и способов разведения пчел, то мы увидим массу языческих элементов.

В христианские времена в Древней Руси было распространено поверье, что пчел принесли на Русь из «Рымских гор» или из Египта святые Зосима и Савватий, что пчела — это нечто святое. Но параллельно с этим существовало поверье, что пчелы отроились от лошади, брошенной в болото, и когда рыбаки вытащили сетями пчелиный рой из болота, то пчелы расплодились по всему свету. Именно поэтому пчеловоды должны приносить жертвы водяному, а не кому-либо еще (бросать в воду свежий воск и мед, лучший улей).

Масса языческих элементов перемешана с христианскими в самом процессе разведения пчел. Так, чтобы завести пчел, древние новгородцы обегали с помелом вокруг избы и только затем шли в лес в поисках пчелиных гнезд. Чтобы пчелы хорошо велись, в закормку добавляли лобную кость щуки в виде креста или кусок просфоры, освященную воду или хлеб в виде креста. Для удержания роя требовалось посмотреть на пчел сквозь обручальное кольцо либо прочертить круг вокруг пасеки. Для плодовитости пчелиного роя хранили рядом с ульями или прямо в ульях части тел хищных животных, птиц, рыб (голову щуки с раскрытой пастью, осетровую кость), в закормку добавляли высушенную толченую гадюку, окуривали ульи сожженными змеиными головками и т. п. Подобное соединение языческих и христианских элементов никого не смущало.

Ульи делали из выдолбленного куска дерева и назывались они «дель», их подвешивали на деревьях. Сборщик меда назывался «подлащиком», а время сбора меда — «медолазом». Количество меда измеряли в «колодах». Например, с небольшой пасеки могли получать полколоды меда. Мед делился по видам: «подсед» — это самотечный мед, без вытопки; белый — чистый, вытопленный.

Как везде, в пчеловодстве стремились прежде всего защитить свои ульи от нечистой силы, болезней, плохого роения пчел и малой медоносности. Уже упоминалось о том, что, устраивая пасеку, необходимо было задобрить водяного, которому оставляли в подарок лучший улей: одни топили улей в болоте, считая, что водяной в знак благодарности умножит количество пчел и количество меда; другие оставляли подаренный улей пустым на краю пасеки, веря, что в этом случае водяной будет охранять всю пасеку от бед и напастей. Вообще взаимоотношения пчел с водяным были весьма интересными: если бросить в воду соты с медом, то водяной даст хозяину защитницу пасеки — птицу кукушку, которую надо посадить в отдельный улей и никому не показывать. Если же кукушку выпустить из улья, то за ней улетят и все пчелы.

Но и сам пчеловод всегда должен быть начеку и охранять свои ульи, чтобы их не украли, потому что желающих украсть было слишком много: ведь верили, что именно в найденном или украденном улье пчелы будут лучше роиться и меда будет больше. А если улей всё же украли, то это считалось предзнаменованием гибели всей пасеки. Для защиты пасеки ульи окуривали, окапывали, очерчивали круги мелом, но самым действенным способом считалось вывесить на пасеке конский или волчий череп. В качестве оберега от порчи или сглаза следовало также обвязать ульи красной нитью.