Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883

Плачевно закончилось приключение, случившееся с Моне летом 1865 года в лесу Фонтенбло, во второй его приезд в Шайи, в тот самый момент, когда он завершал работу над одним из первых своих шедевров — картиной «Мостовые в Шайи». Один английский спортсмен, поселившийся в «Золотом льве», во время тренировки неудачно бросил диск и попал Моне в лодыжку левой ноги. Вопреки распространенному мнению, будто у него был перелом, речь шла лишь о трещине и сильнейшем ушибе. Оказавшемуся рядом Базилю представился удобный случай блеснуть своими медицинскими познаниями. При помощи противовесов он соорудил аппарат, вытягивавший поврежденную ногу друга в правильном положении. Из прикрепленного сверху ковшика тонкой струйкой стекала вода, охлаждая ушиб. Проведенное лечение, процесс которого зафиксирован в картине Базиля «Моне после происшествия в Шайи», позволило Моне уже через несколько дней встать на ноги.

Именно в это время Моне, оставшийся на пять месяцев в Шайи, начал работу над задуманным им огромным — 6x4,6 метра — полотном, равным по размерам грандиозной «Мастерской» Курбе, которое он назвал «Завтрак на траве» — в знак уважения к Мане. На картине не было обнаженных тел, только элегантные дамы под зонтиками и мужчины в рединготах. Полотно было задумано в первую очередь для того, чтобы изучить освещение в лесу — в тени деревьев и на поляне.

Это смелое начинание, предпринятое двадцатипятилетним юношей, заинтересовало всех. Живший в то время в Марлотт Курбе навестил Моне в Шайи, дабы щедро помочь советами и приободрить юного коллегу, к которому всегда благоволил. К удивлению, Курбе повел себя весьма неожиданно: он посоветовал юноше умерить свой пыл. В результате картина так и не была завершена: то ли духу не хватило, то ли Моне осознал, что еще не созрел для осуществления своего замысла, но он прекратил работу и более к этой картине не возвращался.

Превращение «Завтрака на траве»

Этому незаконченному полотну предстояло пережить неслыханные в истории искусства приключения. Моне, как водится, оставил картину под залог хозяину гостиницы «Золотой лев», но полностью оплатить счет ему не удалось, даже несмотря на субсидии тетушки Лекадр.

Только много лет спустя он разыскал холст в сарае, где тот хранился в свернутом виде. Видя, что изъеденный сыростью холст не подлежит восстановлению, Моне отрезал куски, не тронутые влагой, а остальное выбросил. Один из кусков, сменив многих хозяев, оказался в руках богатого ливанского коллекционера, другую часть опытный торговец Жорж Вильденштейн разыскал после войны в мастерской в Живерни… и передал в дар Лувру. Благородный поступок и в то же время удачный ход Вильденштейна в споре с ливанцем, не уступавшим принадлежащий ему кусок холста в надежде, что, устав от борьбы, Жорж Вильденштейн уступит ему свой. Передав свой холст Лувру, французский маршал лишил ливанца последней надежды. Еще один примечательный штрих в этой истории: холст был передан в дар в благодарность за полученное от национальных музеев разрешение на вывоз из страны картины Жоржа де Латура «Гадалка». Картина наделала много шума в Соединенных Штатах: газеты протестовали против огромной суммы, которую выплатил музей «Метрополитен» Нью-Йорка, после чего дело было передано во французское Национальное собрание. Андре Мальро, только что заступивший на пост министра культуры, вынужден был выслушивать незаслуженные упреки за коммерческую операцию, к которой он не имел никакого отношения.

Картина принесла немало горя своим владельцам. И прежде всего Жоржу Вильденштейну: генерал де Голль, по представлению одного из своих министров, выступил против избрания того в Институт Франции. Вскоре после этого Вильденштейн скончался от сердечного приступа.

Можно только сожалеть о том, что Моне не закончил свою картину: большой подготовительный этюд, хранящийся в Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве, свидетельствует о том, что это произведение могло стать одним из самих удачных в его творчестве.[76]

В харчевне матушки Антони

После 1870 года Моне, Ренуар, Писсарро и Сислей перестали ездить в деревушки, разбросанные по лесу Фонтенбло. В эти годы их навсегда приковали к себе живописные берега Сены, Уазы и Луэна. Только Сезанн, не бывавший в Барбизоне в те времена, когда он был наводнен его друзьми, в 1890-х годах неоднократно возвращался в эти места и оставался там подолгу. В 1904 году, сбежав от парижской суматохи во время последнего приезда в столицу, Сезанн остановился в Фонтенбло. Здесь он в последний раз работал в лесу.