Повседневная жизнь инквизиции в средние века

Сейчас же исследователи считают, что число казнённых в Европе и Америке не может превышать 60 тысяч. Если в одном из самых авторитетных в середине прошлого века исследований о колдовских процессах Рассел Хоуп Роббинс [44]пишет о 200 тысячах повешенных и замученных в период 1450 – 1750-х годов, то учёные, выпустившие книги на эту же тему за последнее десятилетие, значительно сокращают число жертв. Так, историк Уильям Е. Монтер после изучения 35 тысяч документов о процессах над ведьмами, охватывающих период 1560 – 1660-х годов, говорит не более чем о 75 тысячах жертв, а немецкий исследователь Вольфганг Берингер – уже о 60 тысячах, американец Брайан П. Ливак называет цифру 45 тысяч, а немка Рита Фолтмер говорит о числе жертв между 50 тысячами и 60 тысячами человек [45].

Тем не менее 60 тысяч человек – цифра очень большая, огромная, особенно если вдуматься, что речь идёт не просто о некоем числе процессов и вынесенных обвинительных заключений, а о конкретных людях – 60 тысячах прерванных жизней невинных жертв.

Они сжигались во имя «Бога, короля и правосудия».

Ниже приводится таблица, в которой даны сведения о процессах над ведьмами на основе большого исследования под руководством американского профессора Голдена [46]:

Разум населения большей части Европы оказался помрачённым, и причиной тому была вера в колдовство, которая, впрочем, существует и в наши дни. Средним же векам принадлежит весьма сомнительная честь возведения этой веры в систему, в миросозерцание, господствовавшее во всех классах общества. Однако так было далеко не на всех этапах Средневековья.

Церковь всегда осуждала и преследовала колдунов, но до определённого времени, а именно вплоть до XIV века, никогда не устраивала массовых процессов над ведьмами, которые, как кажется современному человеку, и характеризуют то время. Кроме того, дела о ведовстве подлежали как светским судам, так и церковным. Это были дела «смешанной юрисдикции» ( delictum mixti fori). Нам известно, что в первые 200 лет существования инквизиции римские папы неоднократно пресекали попытки подчинить эти дела церковной юрисдикции, подчёркивая их второстепенный характер и предупреждая, что они только излишне загрузят инквизицию и воспрепятствуют выполнению непосредственных её функций по преследованию ереси.

Так, в 1260 году папа Александр IV предупреждал инквизиторов: «Порученное вам дело веры настолько важно, что вам не следует отвлекаться от него преследованием другого рода преступлений. Поэтому дела о гадании и колдовстве надобно вести инквизиционным порядком только в тех случаях, когда они определённо отзываются ересью; во всех же прочих случаях их надо оставлять за учреждёнными для того ранее судами» [47]

В какой-то момент положение дел меняется. Почему? Исследователи так до сих пор и не пришли к единому мнению. Крупнейший медиевист С. Г. Лозинский в своей «Истории папства» пишет:

«Значительное число погибших на кострах «ведьм» составляли женщины с нарушенной психикой, больные истерией, «одержимые». В Средние века, численно превосходя мужчин, ввиду неучастия ни в войнах, ни в междоусобицах, ни в опасных предприятиях, ни в изнуряющих занятиях, ни в тяжком, подрывающем силы труде, женщины оказывались в избыточном количестве и наполняли собой монастыри и всевозможные богоугодные и благотворительные учреждения.

Больные женщины оказались в роли самых сильных представителей дьявола, и Церковь не щадила сил, чтобы вырвать с корнем этих наиболее опасных и упорных еретичек, и в этой кровавой расправе продолжала творить своё гнусное преступление. Она никогда и нигде не отрицала сношений женщины, идущей на костёр, с дьяволом, она никогда не называла её больной, и слова обезумевших жертв выдавала как признание реальной связи преступницы с врагом человеческого рода.

Сжигая женщину как опаснейшую преступницу, Церковь лишь укрепляла в обществе идею ведовства и дьявольщины и сеяла вокруг себя безумие, которое тут же делалось жертвой всепожирающих аппетитов Церкви. Будучи источником опаснейшего суеверия, питая все слои населения губительным ядом фантасмагорий, Церковь не могла, конечно, искоренить того дела, которое ею же взращивалось» [48].