Повседневная жизнь инквизиции в средние века

Вологодский советный суд первоначально порешил, «передав дело воле Божией, наказать Копалина в селении прутьями, дав ему 70 ударов». Но спустя восемь лет дело это опять было возбуждено по следующему поводу. Крестьяне нескольких смежных волостей, как видно неудовлетворённые взглядом суда на дело, составили приговоры об удалении из общества, с ссылкою на поселение в Сибирь, Андрея Копалина, его свояченицу, жену Прасковью Копалину и ещё троих крестьян, водившихся с ними, «за зловредные действия их порчею людей, напусканием кликуши или икоты, от которой порчи страждут люди». Департамент уделов, не утвердив эти приговоры, передал дело для нового судебного расследования.

Прасковья Копалина, по свидетельству крестьян, кроме порчи девок и жонок, изобличалась ещё в том, что «для привлечения в дом свой кого-либо из мужчин для сожития с нею, источала из разных частей тела своего кровь и клала оную в муку, дабы таковою лепёшкою приворожить к себе молодого мужчину».

Следователь при вторичном расследовании дела пригласил местного штаб-лекаря «для исследования в истине болезни одержимых». Врач после тщательного осмотра дал следующий отзыв: «Таковые люди одержимые истерическими припадками, а не порчею или напущением на них посредством чародейства икоты или кликуш»[104].

Старинное народное верование, что для прекращения моровой язвы необходимо отыскать виновницу её распространения и сжечь или закопать живою в землю, со временем перешло в другое верование, по которому для уничтожения мора самовернейшее средство – похоронить живою вообще какую-либо старуху. Такое поверье до сих пор не вывелось в некоторых местностях России. В 1855 году оно даже было осуществлено жителями деревни Окопович Новогрудского уезда, во время свирепствовавшей тогда холеры. Когда двое крестьян упомянутой деревни везли хоронить своих только что умерших детей, то к печальной процессии по дороге присоединилось ещё несколько человек крестьян и, между прочими, сотский и старуха-крестьянка Манькова. Манькову уговорили идти на похороны сотский и некоторые из крестьян. Они задались целью вместе с умершими детьми похоронить и её, так как были уверены, что самый верный способ прогнать холеру состоит в том, чтобы закопать в землю живую старуху и что это средство уже испытанное. Манькову действительно похоронили вместе с детьми. Но холера не прекратилась и похитила всех участников преступления, за исключением одного крестьянина Козакевича, на которого и обрушилось наказание. Козакевич по решению Минской уголовной палаты был признан виновным в убийстве с обдуманным заранее намерением и был приговорён к наказанию плетьми и ссылке в каторжные работы на 12 лет[105].

В 1864 году в Старобельском уезде Харьковской губернии в селе Белявке, принадлежащем помещику Штенгеру, в волостное правление явился крестьянин той же волости и принёс жалобу, что соседка его, будучи во вражде с ним, испортила его корову, которая чрез это и околела; с тем вместе добавил он, что соседка его ведьма и что он просит правосудия волостного правления. Жалоба крестьянина была выслушана волостным старшиною и присутствовавшими с ним в правлении стариками. Чтобы не впасть в ошибочное решение столь трудного обстоятельства, старшина и всё сборище, после долгого обсуждения дела, остановились на том заключении, что необходимы доказательства более ясные к обличению вины подозреваемой преступницы, и для этого предложили жалующемуся крестьянину отыскать знахаря, который один только может обнаружить виновного. На расстоянии четырёх вёрст от села Белявки, в селе Варваровке, принадлежащем графине Клейст-Мос, отыскан был знахарь и привезён в беляевское волостное правление. При сборище народа, интересующегося всегда подобного рода событиями, знахарь спрошен был: кто извёл корову крестьянина? Он подтвердил вполне обвинение хозяина коровы и удостоверил, что соседка его действительно ведьма. После этого крестьяне схватили бедную женщину, подвергли её исследованию, не имеется ли у неё хвост; избили её и присудили уплатить за погибшую корову. Также семья её подверглась преследованию: не было ни ей, ни мужу, ни детям житья в селении, их встречали бранью, укорами в колдовстве и провожали свистом. По отсутствии владельца, беззащитная семья терпела всякие несправедливости, пока в конец решилась обратиться к мировому посреднику.