Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

Бейард Тейлор отплыл из Нью-Йорка 28 июня на борту парохода «Фолкон» и после захода в Новый Орлеан, «в счастливый, но не долгий период между прекратившейся эпидемией холеры и до начала желтой лихорадки»⁽¹³⁾, без всяких происшествий сошел на берег в Чагресе на Панамском перешейке. Чагрес был печально знаменит своим нездоровым климатом, частыми вспышками всевозможных лихорадок и назойливыми москитами. Действительно, картина городка, описанная французским путешественником Эдуардом Ожером, удручает: «Нет ничего более унылого, чем эта негостеприимная земля, ежегодно опустошаемая тайфуном, желтой лихорадкой и эндемической чахоткой. Омывающее ее мрачное, неподвижное море похоже на черный Акерон, и над ним постоянно висит траурной вуалью пелена зловонных испарений, в которой вихрем кружатся мириады москитов и слепней — насекомых, питающихся кровью людей и животных»⁽¹⁴⁾.

«Аргонавты» не задерживались здесь надолго. Они торопились найти пироги, на которых можно было бы подняться вверх по реке. Одному из первопроходцев этого маршрута — Элише Кросби — удалось, едва сойдя на пристань, найти большой плот для перевозки багажа, своего и своих спутников, и маленький — для них самих. За три дня они добрались до Крусеса. Там он нанял трех мулов — двух для багажа и одного для того, чтобы на нем можно было всем ехать по очереди. Так они и преодолели 30 километров, отделявших их от Панамы. Через несколько дней Кросби взошел на борт «Калифорнии»⁽¹⁵⁾.

Не все путешествия через перешеек заканчивались благополучно. Но через месяц после перехода Элише Оскара Кросби небольшой порт Чагреса был полон народа. Путешественники спешили дальше. А местные жители поднимали цены. С первых «аргонавтов» они требовали по 10 долларов за поездку вверх по реке, а потом запрашивали и получали до 50 долларов.

Приходилось ждать. Но где? В 1849 году в Чагресе, в этой глухой деревне, была всего одна гостиница, «Крисчен Сити», «лачуга с дощатым полом», где даже не подавали еды⁽¹⁶⁾.

Крокодилы и желтая лихорадка

Непросто было золотоискателям договориться с местными жителями. Случалось, что, даже заплатив задаток за перевоз, бедолаги-пассажиры оставались без плавсредства. Пока беззаботные «аргонавты» отправлялись за багажом, их лодочники уплывали с другой группой искателей сокровищ, пообещавших заплатить дороже. Обманутым опять приходилось ждать, поминутно смахивая со лба пот, страшась призрака желтой лихорадки. Многие путешественники быстро поняли, что лучшим способом добиться толку от лодочников было расположиться в пирогах сразу после заключения сделки и не двигаться с места до самого отплытия, даже если придется провести в лодках всю ночь.

Наконец пироги пускались в путь. До Горгоны было около 130 километров и еще 10 — до Крусеса. Перед глазами путешественников открывались дивные красоты: по обоим берегам причудливо извивающейся реки высились девственные дремучие леса, изумрудной зелени кроны устремлялись к свинцовому небу «Вся пышная растительность вечного лета сливалась в единую удивительную непроходимую чащу», — отмечал Бейард Тейлор⁽¹⁷⁾. Попугаи, цветы, обезьяны вызывали восхищение наших путешественников, а крокодилы приводили их в ужас. На привалах будущие золотоискатели спали прямо на земле, закутавшись в одеяла, или же — в полной блох лачуге какого-нибудь аборигена. Они то задыхались от влажной жары, то мокли под ливневыми дождями, то их нещадно жгло солнце. Их пожирали москиты, порой пробирала ознобом лихорадка. Сколько их умерло, не добравшись даже до Панамы?

Плавание на пироге заканчивалось в Горгоне или в Крусесе. Там путешественникам вновь предстояло заключать сделки с местными жителями; стоимость мулов неуклонно повышалась, так как спрос намного превышал предложение. Пытаясь экономить, многие «аргонавты» отправлялись пешком. Дорогу, ведшую туда из Крусеса, Эдуард Ожер описал как «непрерывную череду пропастей и болот. По обе стороны узкой тропинки тянулись глубокие расселины, которые в дождь наполнялись водой. Отвесные скалы возвышались подобно стенам древней крепости вдоль всего пути»⁽¹⁸⁾. «Горгонская тропа не менее трудна и местами так узка, что по ней едва может пройти навьюченный мул», — сообщает Бенкрофт.

С какой радостью путники замечали вдали Панаму! Однако вид города угнетал. Панама «печальна и молчалива, как старинный погост»⁽¹⁹⁾, — пишет Ожер. Ему вторили большинство путешественников. Хотя по-юношески беззаботный и оптимистичный Бейард Тейлор увидел ее другими глазами, назвав «одним из самых живописных городов американского континента», но и Тейлор был бы рад возможности как можно скорее отсюда уехать: «Четвертую часть местного населения унесла холера, косившая американцев. От эпидемии стали умирать многие пассажиры "Фолкона"»⁽²⁰⁾.

В апреле 1849 года на перешейке было уже около 2 тысяч американцев, пишет один из сорокадевятников Хирем Дуайт Пирс, и «не было надежды на скорый отъезд»⁽²¹⁾. При Тейлоре в Панаме ждали корабля 700 человек.