Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

нескольких деревень и крупная сумма денег. Горе, вызванное потерей жениха, Николая Голицына, со временем утихло. Мария пыталась подменить любовь «страстной» дружбой со своей компаньонкой Луизой Гениссьен, она даже подарила ее сестре в качестве приданого 75 тысяч рублей. Однако это не смогло стать для нее подлинной сатисфакцией. Свой поединок с судьбой она предпочла выиграть с помощью еще одного Николая — своего троюродного дяди. Имя «Николай» оказалось для нее роковым. Появившийся на горизонте «живой подвижный сангвиник» Николай Ильич Толстой был на четыре года моложе своей невесты.

Он родился в 1795 году, был одногодком пушкинского Онегина и, как многие герои поры поэта, был человеком 1812 года, без детства. Их объединяли стиль жизни, эстетика байронических разочарований, фаталистический привкус смерти, хотя Николай Толстой вопреки «грусти в глазах» был улыбчивым и радостным человеком, аристократом и «по рождению, и по привычкам, и по положению». Живость сангвиника органично сочеталась в нем с грустью — непременным атрибутом байронического поведения, продиктованным модой тогдашней молодежи на сплин и печаль. М. Н. Волконская, в стихах адресованных будущему мужу, писала: «Но о тебе, дружочек, слышно, что ты не любишь модный свет…»

Николай Ильич был ярким представителем коренного русского барства, домашнего, поэтичного. Он был прекрасно образован и, несмотря на беспорядочность домашнего обучения, безупречно владел французским и немецким языками, недурно пел и рисовал, грациозно танцевал мазурку и вальсировал, любил читать, переписывал понравившиеся стихи (в том числе Пушкина) в свой поэтический альбом.

Его запомнили всегда учтивым, ласковым, безоблачно веселым, беззлобно насмешливым, остроумным, напоминавшим чем-то отдаленно Пушкина, только без южной, пламенной страстности; своими аристократическими манерами, выхоленными белыми руками и особенно своими «всегда грустными глазами»… Он во

площал в себе лучшие черты старорусского барства с непременным «культом мундира». С 17 лет он был на военной службе, а в 24 года ушел в отставку «по болезни» в чине подполковника Павлоградского гусарского полка. Он считал войну ужасной — видел места от Смоленска до Красного, «верст на десять засеянные телами».

До своей женитьбы отец Толстого в полной мере успел познать горечь разочарования от «военного ремесла». За его плечами остались и «битва народов» под Лейпцигом, и плен в местечке Сент-Оби под Парижем. Разумеется, его амбиции не смогла удовлетворить гражданская служба: вскоре после отставки он занял должность смотрителя Московского военно-сирот- ского дома, которую принял, чтобы не оказаться в долговой тюрьме из-за колоссальных, в полмиллиона рублей, долгов, доставшихся ему от бонвивана-отца, до нитки промотавшего внушительное состояние. Отец стал для Николая в некотором роде антипримером, и сын сделал все возможное, чтобы ни в чем на него не походить.

Не удавшаяся в карьерном отношении жизнь Ильи Андреевича Толстого убедила его сына в необходимости существования в безвестности с милой женой в окружении детей, мал мала меньше. Он, кажется, ни в чем не повторил образа жизни своего отца: ни в пристрастии к карьерным играм, ни в любви к светской жизни, ни в желании возить белье для стирки в Голландию, ни в отправке подвод за живыми стерлядями в Астрахань, ни в отсылке гонцов на юг Франции за фиалками. В противовес своему отцу Николай оказался расчетливым, прагматичным и отрицающим «бестолковую мотова- тость» и «глупую роскошь».

Долг отца Николай не принял, отказавшись от наследства. Самым приемлемым вариантом для него была женитьба на богатой наследнице — княжне М. Н. Волконской. Этот эндогамный брак стал возможен благодаря энергичной поддержке родни, озабоченной одиночеством уже немолодой богатой родственницы. Во многом вымышленная первая любовь М. Н. Волконской сублимировалась в любовь реальную. 9 июля 1822 года в церкви подмосковного села Ясенева, рядом с имением

родственников невесты Трубецких, состоялось венчание Марии Волконской и Николая Толстого.

Любой брак предполагает наличие некой триады — любви, рассудка, судьбы. К расчету и судьбе в браке Толстых вскоре прибавилась любовь. Родители писателя прожили счастливо, брак по расчету стал любовным союзом, не раз воспетым М. Н. Толстой в ее стихах, посвященных «нежной связи душ».

Совместная жизнь родителей писателя потекла подобно «тихому ручейку». Радость любви объединила «двух счастливых смертных». Они мечтали о том, чтобы их имена стали символом взаимной любви и супружеского счастья. Однако их жизнь омрачили несколько неблагополучных родов у Марии Николаевны. Но семья получилась большой все равно — пятеро детей. Четвертого сына, Льва, родители любовно называли «шоп petit Benjamin» (мой маленький Бенджамин).

Счастливая супружеская жизнь Марии и Николая Толстых оказалась, увы, недолгой, всего девять лет, но «украшенной любовью всех ко всем». Кажется, «сладость замужества» оказалась для матери писателя не мечтой, а прекрасной реальностью.