Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

Большое впечатление произвела на Толстого Германия: Дрезден с его знаменитой галереей; Берлин, где он посетил построенный в 1820-е годы Шинкелем музей

античных памятников культуры; Веймар — город Гёте и Шиллера.

С Германией Толстой был знаком давно, можно сказать, генетически. Его дед, князь Волконский, был чрезвычайным послом в Берлине. Отец писателя участвовал в «Битве народов» при Лейпциге. О Германии он слышал много интересного от своего гувернера- немца — Ресселя. Толстой был воспитан на немецкой культуре. Германия с юных лет стала ему близкой и понятной. Поэтому когда он молодым человеком впервые ее увидел, то воспринял как старую добрую знакомую.

Берлин, Лейпциг, Франкфурт-на-Майне, Эйзенах, Веймар, Дрезден. Путешествие по этим локусам сопровождалось для Толстого вопросом: какова цивилизация на Западе и что она дала миру? Это надо было увидеть собственными глазами, прочувствовать и осмыслить. Германия произвела на Толстого «сильное и приятное впечатление», он хотел здесь пожить вдоволь, «не торопясь поездить», как он выразился в письме к Боткину во время первой заграничной поездки. Это желание исполнилось спустя четыре года. Оказавшись на этой земле, он усмотрел добрый знак справа от него сиял месяц, предвещая, как ему показалось, большую удачу. Толстой очень верил в приметы.

В Баден-Бадене оказался почти случайно, что называется, «нелегкая занесла»: вместо Зинцига свернул в этот город и, казалось, «погиб» навсегда. «Рулетка страшно увлекла» его. Он ощутил себя здесь франтом. Целыми днями напролет азартно играл в рулетку, боясь отвести взгляд от магически вертящегося круга и костяного шарика. Только один раз шарик остановился на цифре, принесшей Толстому выигрыш, и он был «необыкновенно счастлив». Но всего лишь миг длилось это блаженство. Вслед за этим последовал неминуемый проигрыш. Толстой зарекся: больше играть он не будет никогда. Однако не устоял, нарушил клятву, сел за стол. И снова проиграл. Залез в долги — к соседу-французу и к Некрасову и опять проиграл всё «в пух, до копейки». «Пристыженный», обращался с мольбами к Боткину, к брату Сергею. Рулетка вконец «изгрызла» его. Так про

неслась неделя «пошлой» жизни с барышнями и дурными известиями.

Но было и другое: прогулки при лунном свете с Полонским, с которым духовно сошелся, словно с родным братом. Общение с «милым Ваничкой», с Тургеневым, приехавшим навестить, а заодно и «пожурить» его. В Ба- ден-Бадене Толстой испытал томление молодости, «боль одинокого наслаждения», острое желание счастья, выдержал схватку с рулеткой, можно сказать, с Судьбой. Этот швабский город остался в его воспоминаниях как родной «милый Баден» с таинственным силуэтом старого замка на горе при лунном свете.

Он мечтал забыться и не вспоминать о своих неудачах. В поисках любви, сопряженной с образом «бесценной Александрии», он отправился во Франкфурт на встречу с ней. Он пробыл во Франкфурте всего лишь день, изнывая от одиночества. Поверилось вдруг, что счастье «улыбнется» ему. Он навестил в Дармштадтском дворце «бесценную Сашу», «лучшую из женщин», которую называл «чудом и прелестью».

В Веймар Толстой приехал по приглашению российского посланника, родственника Ф. И. Тютчева, фон Мальтица. Этот город-музей эпохи немецкого Просвещения считался центром духовной жизни Германии. Толстой бродил по улицам маленького городка, наполненного таинственной духовной субстанцией двух великих немцев, наслаждался «просто и счастливо» природой, посещал Бельведер, Тифурт; смотрел в театре подражательные рыцарские драмы «с криками» в итальянском стиле; и однажды он осмелился переступить порог дома Гёте на Фрауэнплан, построенного в 1710 году. В то время там жили потомки Гёте и дом-музей был закрыт для посетителей. Но благодаря великому герцогу Саксенвеймарскому, основателю гётевского музея, русскому писателю разрешили осмотреть дом автора «Фауста», его коллекции монет и медалей, камней и античных оттисков, помпезный «зал Юноны» с огромным бюстом богини, скромный кабинет и крохотную спальню, где скончался Гёте, произнеся финальную фразу: «Света, больше света!» Позже, размышляя о Гёте, Толстой с трепетом вспоминал дом поэта:

«"О, великий дух, великий ум", — сказал мне проводник в Веймаре».

Дом Шиллера находился рядом с домом Гёте. Всего через два квартала. Конечно же Толстой посетил и этот жёлто-белый особняк с высокими мансардами, крытыми черепицей, что приютили под своей крышей мятежного проповедника свободы из «Бури и натиска» в последние годы его жизни. Увидел здесь простой стол с бронзовым подсвечником и огарком свечи, небольшой старинный глобус, на который часто смотрел Шиллер, строя несбывшиеся планы дальних морских путешествий, в грезах, как наяву, под шквалом соленого ветра встречавший флибустьеров и шептавший:

Я слышу, как бескрайняя стихия

Волной накатной бьется об скалу…