Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

До самой старости Толстой оставался очень активным человеком: любил играть с молодежью в городки в аллеях парка, в крокет, лаун-теннис. Шестидесятилетний писатель бегал наперегонки с детьми, проезжал на велосипеде по 30 с лишним верст за день. Когда начинались подвижные игры, требующие силы и ловкости, он глаз не сводил с играющих. Часто не мог сдержать свой азарт и быстро включался в игру, проявляя при этом ловкость и грацию.

О феноменальной ловкости Толстого ходили легенды. Шурин писателя вспоминал, как седовласый Лев Николаевич, прогуливаясь с ним по залу и подсмеиваясь над чем-то, вдруг вскочил к нему на плечи. Современники отмечали поразительную спортивную форму Толстого, которую он сохранил до старости. Лев Николаевич любил упражнения с гантелями и не без гордости вспоминал о том, как он крестился в молодости двухпудовыми гирями.

Гимнастикой Толстой занимался ежедневно — по утрам в своем кабинете. Любовь к спорту пронес через всю свою жизнь: верховая езда, фехтование, бокс, плавание и пр. Спорт был его стихией, дарящей здоровье, ощущение полноты жизни. Крепость тела рождает бодрость духа — этот древний постулат был его кредо. Понимая огромное значение физических упражнений для полноценного и гармоничного развития человека, писатель стремился привить любовь к спорту и своим детям: он поставил для них на площадке перед домом «шаги» — своеобразную детскую карусель, «гимнастику» — гимнастический снаряд с кольцами и трапецией. Сам он все умел, все знал, и притом основательно.

Приехал как-то в Ясную Поляну один иностранец. Беседуя с писателем, он подошел к «гимнастике», на которой упражнялись дети Толстого, и проделал на снарядах какой-то незамысловатый трюк.

— Вот это искусство вам, граф, уж наверно незнакомо, — не без иронии сказал он Толстому.

Лев Николаевич засмеялся и показал, как надо заниматься гимнастикой. Иностранец был в полном восторге от ловких, профессионально проделанных Толстым упражнений.

Состязаясь в гимнастике с молодежью, Толстой любил демонстрировать свой «коронный» номер — «Ивана Михайловича». Так называлось тяжелое упражнение, суть которого состояла в том, чтобы повиснуть на руках на перекладине, просунув между ними ноги, и, приподнявшись кверху, сесть на перекладину. Пятидесятилетний Лев Николаевич делал это упражнение очень ловко, как молодой гимнаст! Но, бывало, задумывался: «Зачем я это делаю? Ведь духовной работе лучше спо

собствует вегетарианство, правильное пищеварение, чем работа мышц». Перед смертью, 24 октября 1910 года Толстой записал в своем дневнике: «Начал делать не свойственную годам гимнастику и повалил на себя шкап. То-то дурень». А чуть позже отметил в карманной записной книжке: «Совестно даже в дневнике признаться в своей глупости. Со вчерашнего дня начал делать гимнастику — помолодеть, дурак, хочет — и повалил на себя шкап и напрасно измучился, то-то дурак 8 2-летний». Это было за 15 дней до его кончины.

До глубокой старости купался в пруду и в реке Воронке. Больше всего любил это делать после Ильина дня, когда люди обычно переставали купаться. Порой ездил верхом к друзьям Николаевым, жившим на даче у Красноглазовой, чтобы искупаться в пруду Ли- венцова.

Большой пруд Ясной Поляны зимой представлял собой каток О том, как катались на коньках по льду Большого пруда, сохранился рассказ одного из сыновей писателя: «Едим торопясь и пулей бежим вниз одеваться. Полушубки, валенки, шапки с наушниками, берем коньки, и начинается беготня. Дорожки на пруду расчищены большим кругом, но мы сами проделали лабиринты, переулочки и тупички и по ним вертимся. Приходят папа и мама и тоже надевают коньки. Ноги зябнут, пальцы онемели, но я молчу, потому что боюсь, что пошлют домой греться. Увлекаются все. Давно пора идти, но мы выпрашиваем еще несколько минут, еще немножечко. С деревни прибежали ребятишки и дивуются на нашу ловкость. Щекочет самолюбие, и начинаешь выкидывать всякие фокусы, пока не упадешь и не расшибешь себе нос».

Из настольных игр в семье Льва Николаевича самой любимой были шахматы. Он считал, что лучше всех в шахматы играют музыканты. При этом писатель ссылался на Танеева, Гольденвейзера и своего старшего сына Сергея. Садясь за шахматный стол с Танеевым, обговаривал с ним условия игры: если проиграет он, то будет читать вслух главы из своих произведений, а если Танеев, — тот будет исполнять свои музыкальные композиции.