Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)

Пожив какое-то время на Монпарнасе, Модильяни снова объявился на Монмартре. Уже совершенно без средств к существованию он присоединился к группе бродяг, захвативших заброшенные здания на улице Дуэ. Раньше здесь располагался монастырь, монашенки покинули его, когда произошло отделение церкви от государства. Двери просторных зданий, предназначенных на снос, не закрывались, и, конечно, дома заняли бездомные бродяги Холма. Среди них оказалась труппа танцоров-негров, не нашедших себе дела в Париже. Для Модильяни повторился опыт улицы Дельта, но уже на нищенском уровне. Он пробыл здесь совсем недолго, а уходя, влюбился и увел с собой попавшую в полосу невезения актрисочку. Совсем недолго пожив на улице Элизе де Бозар (улица Андре-Антуана), он окончательно переселился на Монпарнас, где встретил и свою славу, и свою смерть.

Голубая нищета

Приехав в Париж в четвертый раз в конце февраля 1904 года, Пикассо устроился в «Бато-Лавуар». Он уже бывал в этом странном сарае, когда в один из предыдущих приездов заходил к керамисту Пако Дурно.

Пако Дурио, обосновавшийся на Монмартре за несколько лет до того, дружил с Гогеном, и именно он приобщил Пикассо к живописи Гогена. Бесконечно восхищаясь этим художником-отшельником, он хранил некоторые из его картин, в частности портрет матери Гогена. Он охотно комментировал картины своей коллекции, и можно предположить, что именно под влиянием этих встреч Пикассо создал несколько полотен в гогеновской технике «клуазоне», в частности «Девочку с голубем».

Пако, живший в «Бато-Лавуар» с 1901 года, собрался переселиться как раз в момент приезда Пикассо. Он нашел квартиру в тупике Жирадон возле Маки, больше подходившую для керамических работ, и предложил Пикассо занять его мастерскую.

Из всех парижских испанцев Пако Дурио чаще других помогал Пикассо. Надо сказать, что дни, проведенные Пикассо в Париже, который он еще только открывал для себя, вовсе не были окрашены в розовый цвет. В течение нескольких лет над ним словно висело проклятие: его картины практически не продавались с тех пор, как он перестал писать в духе Тулуз-Лотрека и перешел к манере «голубого периода». Отзывы на картины Пикассо, выставленные в галереях Воллара, Берты Вейл и Серюрье, были сплошь негативные; исключение составляли статьи Фелисьена Фагюса и Гюстава Кокьо. Очутившись на самом дне, без денег, страдая от голода и холода, а еще больше — от одиночества, он искал приюта у своих родителей в Барселоне. Поселившись в Париже в третий раз, Пикассо пережил настоящую трагедию: Маньяк, которому не удавалось продать ни одной из работ «голубого периода», навевавших грусть и отчаяние, отказался опекать его. Кто знает, может, и Пикассо, как Касахемас, наложил бы на себя руки, если бы не горячая преданность Макса Жакоба, с которым он познакомился в свой второй приезд. Жакоб вернул ему уверенность в себе. «Мы были как потерянные дети», — вспоминал поэт те дни нищеты, умалчивая, однако, о том, что именно его чувство юмора и пристрастие к розыгрышам отогнали от Пикассо призрак смерти.

Словно наперекор судьбе, и в Париже, и в Барселоне Пикассо все писал и писал свои картины «голубого периода» — по три полотна в день. Никто не хотел их покупать. И коллекционеры, и продавцы устали от этих тягостных сюжетов: измученные, на грани гибели матери, больные дети, источенные голодом арлекины, нищие — мир отчаяния, одиночества, физического и нравственного упадка. В дни третьего посещения Парижа Пикассо предложил Воллару «Мальчика с лошадью», тот хмуро спросил:

— Сколько?

— Я прошу 20 франков.

— Да вы с ума сошли!

— Ну 15 франков.

— Еще чего! Идите прочь!

Аполлинер посоветовал показать картину непосредственно продавцу. Тот мельком взглянул на нее:

— Сколько вы хотите?

— Я прошу за нее 150 франков, — уверенно произнес Пикассо.

— Хорошо, вы их получите.

Несмотря на все неудачи, в феврале 1904 года Пикассо решил остаться в Париже. Возвращаться в Барселону побежденным он больше не хотел. Пикассо не сомневался, что дома его ждет судьба посредственности; лучше уж было голодать в возбуждающем климате Парижа, чем увязнуть в скучном уюте семейного дома. «Я как будто в окно выпрыгнул», — объяснял он позднее.

Первые годы «Бато-Лавуар»

В доме «Бато-Лавуар», который Пикассо сделал навсегда знаменитым, он написал последние полотна своего «голубого периода», всю серию сентиментальных и претенциозных полотен «розового периода», окрашенных любовью к Фернанде Оливье, и, наконец, картину, решившую его судьбу, — «Авиньонские девушки», прелюдию кубизма.