Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Однако ничто ему не помогло: монастырское начальство было уверено в его виновности, и отрицание им своей вины только усилило гнев настоятеля. Тогда Ириней стал перечислять свои заслуги, накопившиеся за 15 лет пребывания его в Богоявленском монастыре. Он назвал себя образцовым чтецом, хорошим певчим, умелым регентом, указал на то, что даже читал проповеди и что вообще десять лет был канонархом [83]и уставщиком [84]. Под конец он ударился в лирику и, став в позу оскорблённой невинности, изрёк смешанную со слезами и болью невинно оскорблённого сердца фразу: «… Приходит мысль, что взял бы суму да палку и пошёл бы куда глаза глядят, чтобы не видеть этого суетного и коварного мира… как прежде уходили святые отцы в пустыни и леса, где спасали душу и угождали Богу…»

Не Богу угождать был призван Ириней, а женщинам. Однако церковное начальство этого качества в нём не оценило, как не оценило оно и его откровений о непорочной многолетней службе во благо церкви и во имя святой веры. Решило оно отправить Иринея в Серпуховский Троицкий Белопесоцкий монастырь. Однако ему там не понравилось и, не спросив разрешения у настоятеля, он, как был, в монашеской одежде, что являлось совершенно недопустимым, 20 июня 1897 года вернулся в Москву и поселился в гостинице. Вернуться в монастырь он отказался, сославшись на то, что келья его в Троицком монастыре для жизни непригодна. Тогда его загнали в монастырь подальше. В решении консистории было сказано: «Отдать под строгий надзор настоятеля игумена Макария со старшею братиею, с тем чтобы о поведении его было доносимо консистории через каждые три месяца. За самовольное жительство в Москве лишить его права ношения клобука, мантии и рясы с отдачею в чёрные монастырские работы впредь до окончательного его исправления».

Тут-то Ириней и почувствовал силу Божьего гнева. Возроптал грешник и стал молить митрополита Московского о переводе его в другой монастырь. А о том, в котором находился, писал так «Здесь сыро, а у меня ревматизм и катар желудка. Здесь близко река, вода для питья грубая, келья внизу каменная с одним окном, сырая, в паводок вода стоит в келье, отхожее место находится по соседству и отгорожено деревянной переборкой со штукатуркой, под пол которой в келью свободно проходит воздух из отхожей ямы, отчего в ней нестерпимая вонь». Представляю, с какой тоской вспоминал Ириней в этом вонючем склепе свою старую милую келью в двух шагах от Кремля!

Что ж тут поделаешь? Каждому воздаётся по делам и грехам его.

Не менее Иринея опозорил свой монастырь иеромонах московского Знаменского монастыря на Варварке (в прошлом улице Разина) о. Самуил.

История вышла, прямо сказать, неприглядная. Чтобы читатель не подумал, что автор всё это выдумал или сгустил краски, привожу (с небольшими сокращениями) один, сохранившийся до наших дней, документ. Документ этот — донесение настоятеля московского Знаменского монастыря отца Владимира и его казначея иеромонаха Иннокентия «Его преосвященству преосвященнейшему Александру, епископу Дмитровскому кавалеру, управляющему Московского митрополита». В нём сказано следующее: «25 мая 1893 года, в седьмом часу вечера, на пути к новой стройке (в монастыре, надо полагать, в это время велось строительство какого-то здания. — Г.А), замечена была с монахом Самуилом женщина, которая и была удалена из его кельи и монастыря. Спустя полчаса, при возвращении с новой стройки, у стены возле ворот, ведущих из монастыря на Варварскую улицу, замечена была другая женщина в нетрезвом виде, которая также дворником была выведена на Варварку, а затем ворота эти были заперты. Через несколько времени та же женщина подошла к воротам монастыря, что на малом Знаменском переулке, настойчиво требуя, чтобы её впустили в монастырь. Собралась толпа, буянившую неизвестную женщину отправили в городскую часть, где и составлен был протокол о привлечении её к ответственности за нарушение общественной тишины. В полицейском протоколе ничего не говорилось о причинах, побудивших женщину оставаться в монастыре, когда богослужение в нём уже кончилось. По собранным же сведениям оказалось, что эта женщина 25 мая в Знаменский монастырь пришла к вечерне, а после вечерни зашла к монаху Самуилу, который и угощал её вместе с другою женщиной… Монах же Самуил сказал, что первая женщина была его прачкой, а другая, которая буйствовала и угодила в городскую часть, была давнишняя его знакомая, которую он знал ещё до пострижения в монашество… Так как монаху Самуилу от роду 31 год и так как он, кроме склонности к блудной жизни, ещё злоречив и сварлив, то пребывание его в монастыре нетерпимо, а потому нижайше просим Ваше преосвященство, милостивейшего отца и архипастыря, об удалении монаха Самуила в какую-либо пустынную обитель, дабы он не мог продолжать иметь общение с женщинами дурного поведения».