Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Досаждали артистам и их родственники. Родной брат одной известной в кафешантанном мире артистки постоянно вымогал у неё деньги, тратя их на кутежи, лихачей и девочек Когда субсидии эти по каким-либо причинам прекращались, он начинал пылать благородным негодованием к избранной его сестрой профессии и везде, где мог, публично выражать по этому поводу своё благородное негодование. Остановившись, например, где-нибудь на Тверской или Петровке перед зеркальной витриной какого-нибудь фотографа и увидев в ней фривольные фотографические изображения своей сестры, наш герой начинал вдребезги крушить витрину, срывать и разбрасывать фотографии. При этом на всю улицу разносились его стенания, выражающие чувства оскорблённого и униженного достоинства. «Я не позволю, — кричал он, — чтобы мою сестру выставляли посреди улицы голой, да ещё с таким декольте! Это безнравственно!» Прибегавшие на крик со всех сторон полицейские не знали, что делать: задерживать хулигана или возмущаться вместе с ним допущенной безнравственностью. У артистки после таких сцен случалась мигрень.

Не без проблем была жизнь и иностранных звёзд. Они ни слова не знали по-русски, а антрепренёры, пользуясь этим, а также тем, что у приезжих артистов и артисток не было денег, поскольку контракт не позволял им уехать домой или заключить другой контракт, поселяли их на жительство в какое-нибудь тесное помещение без света и воздуха, предлагали «стол» из того, что оставалось от гостей его заведения, да ещё требовали за такие свинские условия большие деньги. Некоторые антрепренёры, не говоря уже о их грубости, драли с приезжих артисток по 35 рублей за конуру, в которую помещали чуть ли не по десять взрослых женщин, где и двум-трём-то было тесно. Владелец цирка Чинизелли однажды разместил труппу амазонок из Америки на попонах в конюшне, и бедные представительницы индейского племени жили там до тех пор, пока пресса и публика не устроили скандал.

Из-за стяжательства антрепренёров страдала и публика. Но как бы ни ругали их люди и пресса XIX века, а в XX веке с грустью и тоской вспоминали времена Лентовских, Бергов, Блюменталь-Тамариных и Шарлей Омонов. Эти хозяева зрелищ представлялись теперь людьми с художественным вкусом, размахом. «Прежний антрепренёр, — говорили теперь, — шёл на риск ради того, чтобы потрясти публику, а нынешний антрепренёр, бывший официант, содержатель вешалки[19] или театрального буфета — жмот и кулак и только и думает как сэкономить на артистах и рюмке водки для публики». Антрепренёры же жаловались на требовательность артистов, на то, что три четверти публики ходит не по билетам, а по контрамаркам, и вообще на бедность и прижимистость публики и пр.

В 1890-х годах появилась у нас так называемая opera comique — нечто среднее между французской комической оперой и старой оффенбаховской опереткой. Жанр этот публике нравился, и она валила в театр. Но антрепренёрам этого было мало, они стремились к тому, чтобы выжать максимальную прибыль из своего предприятия. Для этого они сокращали акты и увеличивали антракты для того, чтобы работал буфет. Бывало, акты сокращали до того, что трудно было понять содержание, а антракты растягивали так, что зритель забывал содержание предыдущего акта. Естественно, что и спектакли, которые начинались в половине девятого, заканчивались в час ночи. В Германии они заканчивались примерно в десять, а во Франции и Италии — в 11 часов вечера. У нас же после спектакля выступали какие-нибудь заезжие «знаменитости», демонстрировавшие танцы, пение, живые картины и пр., так что разъезжалась публика по домам около трёх часов ночи.

Вот какими деловыми, алчными и жестокими были тогда представители шоу-бизнеса.

Однако и этих деятелей можно пожалеть, у них имелись свои заботы и проблемы. Связаны они были, в частности, с театральными агентами. Театральные агенты делились на агентов легальных контор и нелегальных, то есть попросту мелких маклеров, предлагавших товар «из-под полы». Были ещё агенты-монополисты. Если артист антрепренёру известен, то легальный агент его просто предлагает, и заключается договор. Если «нумер» после дебюта не имел успеха, то агент легальной конторы отправлял его в провинцию, где он мог бы иметь успех, принимая во внимание меньшую требовательность публики (фиаско в Петербурге — восторг в Одессе, — как тогда говорили). Что касается иностранцев, то ни один из них не ехал в Россию без аванса и дорожных денег, будь приглашающий хоть директором сада, полу-миллионером. Ведя с легальной конторой дело, антрепренёр в этом случае давал агенту аванс для пересылки его по назначению, зная, что если артист не приедет, присвоив аванс, то контора будет отвечать за эту сумму своим залогом, хранящемся на депозите государственного казначейства.