Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Когда летом паломников было особенно много, народ, не поместившийся в церкви, располагался на папертях, на кладбище, на зелёных лужайках. Калеки, карлики, слепцы, старики, старухи и дети перед началом службы выстраивались от ворот церковной ограды до входа в храм и на разные голоса просили подаяния. Потом всё как-то стихало, с озера ветерок доносил прохладу, слышались тихие разговоры богомольцев, да из церкви доносилось стройное пение. И было во всём этом какое-то особое очарование. И в тёплом, жёлто-оранжевом свете уставшего за день солнца, освещающего храм, и в лазури уходящего в бесконечность неба, и в тихих голосах певчих, и в этих нищих, ожидающих подаяния, чувствовалось что-то неповторимое, русское. Когда в 1960-х годах я в первый раз за свою жизнь попал в Троице-Сергиеву лавру, то впервые ощутил состояние умиротворения и покоя. Красота, которая меня окружала, люди, которых в суете городской жизни я не замечал, открыли мне другой мир, мир, с которым я оказался связанным невидимыми нитями. Запомнился мне и услышанный в одном из храмов рассказ пожилой женщины о том, как она в Ленинграде во время блокады стояла в очереди за хлебом. Сначала все долго ждали когда его привезут, а когда привезли наконец, все кинулись к прилавку. Возникла давка, свалка. Женщина оказалась на полу, по её телу заходили чьи-то ноги. Встать она не могла, и тогда она стала молиться: «Николай-угодник, спаси и сохрани меня!» — и тут люди расступились и кто-то поднял её, и кто-то дал хлеб….

А здесь, в Косине, в конце XIX века, после обедни и молебна, богомольцы шли на село пить чай. Небольшое село это стояло на берегу, только не Святого, а Белого озера. В эту пору у каждого крестьянского домика были расставлены столы и самовары. Богомольцы обычно приходили вечером, по холодку, и крестьяне встречали их, давали ночлег в домах, сараях и на сеновалах. Желающих помолиться у святых икон приходило довольно много. В середине века их набиралось за лето до ста тысяч. Такое паломничество приносило здешним крестьянам приличный доход. В конце XIX века, когда в Косине поезда стали делать остановку, в нём появились и дачники. Они занимали помещения в крестьянских домах и в дачах за озером.

Появление в здешних местах дачников и праздношатающейся публики добавило в богомольную жизнь Косина ложку довольно чёрного и вонючего дёгтя. Чай кое-где стал заменяться спиртным, старушки, скромно предлагавшие чай, — разбитными бабёнками, предлагающими хмельное, а иордань и часовня — портерной, поставленной недалеко от церковной ограды. Одним словом, «цивилизация» наступала.

Если бы мы от Святого озера пошли по лесной тропинке направо, то, пройдя километра полтора, оказались бы на ржаном поле, за которым находилась деревня Кожухово, ничем, в общем-то, не примечательная. Далее, на правом берегу реки Пехорки, раскинулась деревня Фенино, состоящая из двух рядов крестьянских изб, тянущихся вдоль дороги. В конце этой деревни стояла винная лавка, а напротив неё памятник на мраморном пьедестале бюст Екатерины Великой и ангел, попирающий ногой змея. Из надписей, сделанных на мраморе, следовало, что памятник сей возведён в честь побед графа П. А. Румянцева-Задунайского над турками и заключения с ними выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мирного договора, а поставлен он здесь потому, что крестьяне этой деревни ещё в 1833 году были отпущены сыном фельдмаршала, графом Сергеем Петровичем, на волю.

В том же направлении, но гораздо ближе к центру Москвы, находятся Люблино и Кузьминки. До Люблино можно было доехать из Москвы за 20 минут на поезде. Поезд ходил туда два раза в день: в половине двенадцатого и в половине четвёртого. На станции приехавших ждал местный гужевой транспорт, чтобы доставить в Кузьминки. Умные люди услугами этого транспорта не пользовались, поскольку на конечный пункт они прибыли бы серыми от пыли и одуревшими от тряски. Кроме того, они не увидели бы самого Люблино. А так, пройдя немного пешком по чудесной лесной тропе, можно было полюбоваться барским домом, который 100 лет назад воспринимался как мраморный дворец. Само Люблино в начале XIX века принадлежало богачу Н. А. Дурасову. Дурасовы, вместе с их родственниками Мельгуновыми и Козицкими, слыли в Москве «евангельскими богачами» за свою доброту и барски широкую жизнь. Отец Н. А. Дурасова был женат на дочери Мясникова, а Мясниковы были богатейшими людьми в России: 76 тысяч крепостных, медные и железные заводы, денежные капиталы и пр. Все эти богатства со временем перешли к хозяину Люблино. И возникли здесь тогда крепостной театр (здание его сохранилось, это дом 6 по Летней улице), и крепостной оркестр, и оранжереи с тропическими садами и рощами, в которых росло десять тысяч разных деревьев. Зимой в этих оранжереях среди лавров, цветов, апельсинов, мандаринов и лимонов хлебосольный Дурасов любил устраивать обеды, как говорится, «запросто». Если же он замечал, что кому-то из гостей особенно понравилось то или иное вино, то приказывал несколько бутылочек его положить гостю в экипаж.