Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Присягали юнкера, выстроившись в каре, посредине которого находились аналой с Евангелием и крестом и училищное знамя. Священник произносил слова воинской клятвы, а юнкера хором их повторяли. Затем адъютант училища зачитывал статьи военных законов, карающих за нарушение присяги, и статуты награждения за проявленную в бою храбрость.

Около двух часов стояли юнкера в торжественном строю, испытывая сходные чувства: «Все были очень серьезны и, слушая слова присяги, проникались сознанием великой ответственности в своей будущей службе Государю и родине. Мы горячо молились и, целуя Св. Евангелие, Крест и Знамя, действительно переходили как бы в другой мир и клялись до смерти защищать Веру, Царя и Отечество».

После принятия присяги юнкера наконец-то получали право выходить в установленные дни (по средам и в выходные) в город. В своих мемуарах А. М. Василевский писал: «Целый кодекс правил существовал для тех, кто был в увольнении. Запрещалось посещать платные места гулянья, клубы, трактиры, рестораны, народные столовые, бильярдные, бега, торговые ряды на Красной площади и т. д. В театрах и на концертах нам не разрешалось сидеть ближе седьмого ряда партера и ниже второго яруса лож».

К коренным традициям обоих московских военных училищ следует отнести царивший в них дух взаимного уважения между юнкерами и преподавателями. «Не было случая, – отмечал юнкер выпуска 1910 года, – чтобы кого-либо обидели или задели его самолюбие». А. И. Куприн упоминал о незыблемом принципе, которому следовали александровцы: если офицер-воспитатель напрямую спрашивал, кто автор той или иной шалости, виновник немедленно откликался.

Характерный случай привел в мемуарах Б. М. Шапошников:

«Тактику пехоты читал приватный преподаватель, начальник штаба одной из гренадерских дивизий Генерального штаба, полковник Никитин. Читал нудно по нашему официальному учебнику, говорил плохо, повторялся, очень часто говорил “следовательно”, “так сказать”, а лекции обычно начинал словами: “Я вам забыл вчера сказать…” В классе у нас оказался один поэт, который в стихах изложил лекцию Никитина. Целиком я уже забыл ее, но начиналась она так:

Я вам забыл вчера сказать,
что в нашей, так сказать, пехоте
четыре взвода в каждой роте…

Однажды перед началом лекции Никитина я, как старший по классу, стоял на возвышении и под гомерический хохот класса читал эту “лекцию” в стихах. Вдруг входит Никитин. Я отрапортовал, но должен был дать объяснение, чем вызван хохот в классе. Пришлось вручить ему написанную “лекцию”. Никитин от души рассмеялся, попросил стихи, а на следующей лекции вернул их, нисколько не обижаясь на шутку».

Вспоминая о жизни в училище, бывшие юнкера единодушно сходятся в одном: травле подвергались только офицеры, заслужившие всеобщую неприязнь мелочными придирками и страстью к тупой муштре. Одной из форм издевательства над «служакой» было выкрикивание его клички: “Хухрик”, “Пуп”, “Чемодан”, “Плакса” и т. п. Проделывалось это тонко. Едва офицер выходил в коридор, отделенный от ротного помещения всего лишь аркой, как юнкера тут же поднимали шум, на фоне которого отчетливо слышалось обидное прозвище. «Правда, юнкера не злоупотребляли этим, – отмечал П. П. Шостаковский, – прибегали к такой мере чрезвычайно редко, в ответ на явную несправедливость или грубость».

Однако бывало так, что юнкерский протест принимал другую форму. Б. М. Шапошников упоминал о случае, когда товарища, посаженного под арест, вся рота провожала в карцер с воинскими почестями. При желании начальство могло расценить это как коллективное выступление, строжайше запрещенное законом, и соответственно покарать всех участников акции.

Наказания к нарушителям применялись строго в рамках воинских уставов: замечание, выговор, наряд вне очереди, под винтовку на час (неподвижное стояние в полной солдатской выкладке – возможность подумать над своим поведением), арест в карцере. Остается загадкой, на основании каких исторических источников авторы нашумевшего фильма «Сибирский цирюльник» изобразили такую нелепую экзекуцию, как стояние на одной ноге. По-видимому, та же фантазия, не обремененная знаниями исторических реалий, породила сцену натирания паркета провинившимися юнкерами. «Наряд вне очереди» отрабатывали дополнительным дежурством, но никак не на хозяйственных работах – для их выполнения существовал специальный штат солдат-служителей. Именно они под присмотром дневальных из числа юнкеров натирали полы [10].