Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930-1940-е годы

А «вечер» продолжался… На трибуну вышел выпускник 4-й образцово-показательной школы Сталинского района Савушкин. Он тоже радостно и звонко бросил в восторженный зал начавшее тогда входить в моду предложение: «Товарищи! В почетный президиум предлагаются следующие товарищи: вождь мирового пролетариата, лучший друг советской молодежи и учащихся товарищ Сталин!» Зал вскочил и устроил овацию. Его долго не могли успокоить. Наконец все уселись, и Савушкин продолжил: «Товарищ Молотов (аплодисменты), Лазарь Моисеевич Каганович – лучший соратник товарища Сталина (аплодисменты погромче)». Далее Савушкин назвал Калинина, Ворошилова, Орджоникидзе, Андреева, Косиора, Чубаря, Микояна, Жданова, Постышева, Петровского, Рудзутака, Эйхе, Ежова, Хрущева, Косарева, Максима Горького, Тельмана, Димитрова и Бубнова. Каждое имя зал встречал аплодисментами, смешав в своей памяти имена своих и иностранных вождей, друзей и будущих врагов народа. «Слово предоставляется выпускнику двенадцатой школы Ленинского района Шафиру (в газетном отчете его назвали Шафировым)»… Выпускник взбежал на трибуну, поправил на носу очки и также звонко и радостно начал: «Все мы с семнадцатого года, в комсомоле с тридцать второго, мы те, кто во второй пятилетке только первый раз побрился. В двадцать пятом мы пришли в школу. Нам памятны все левацкие загибы. Мы были свидетелями „свободного расписания“, „метода проектов“, мы помним „бригадную работу“ и левый лозунг: „Школа – цех завода“„. Заканчивая выступление, Шафир выпалил: «В нашей стране, взлелеянная партией, бурно поднимается молодая поросль и она наливает свою мысль сталью… Да, жизнь в СССР чертовски хороша!“

Обстановка в зале накалилась. Чувствовалось, что выпускники готовы вскочить со своих мест и начать от восторга ломать стулья. Это настроение передалось и рабочему Ганучеву. Он с трудом удерживал себя на трибуне. «У меня не хватает терпения говорить!» – кричал он залу. Зал в восторге зааплодировал. «Вы счастливы тем, – уже вопил в микрофон представитель пролетариата, – что живете в период построения бесклассового социалистического общества. Счастливее вас нет никого в мире!»

Восторг, казалось, был уже готов перерасти в беснование, но тут председательствующий объявил: «Слово предоставляется первому секретарю Центрального комитета комсомола товарищу Косареву!»

Появление любимого вождя на трибуне было встречено овацией, его осыпали цветами, раздались крики: «Ура!» Наконец наступила тишина, и зазвучал спокойный будничный голос, так не вяжущийся со всей приподнятой обстановкой и юным экстазом. Секретарь говорил довольно надоевшие вещи. Он говорил о том, что в его время дети в одиннадцать-тринадцать лет шли работать на заводы и фабрики, что их заработок был подспорьем в содержании семьи и пр. «А не так давно, – продолжил Косарев, – в одной из школ мне пришлось услышать выражения некоторых испытателей (экзаменаторов по-нашему) по адресу товарищей из десятых классов: „Дети, нельзя ли потише сидеть?“ А „ребенок“ в ответ: „Я уже голосовал на выборах в Советы“».

Зал приуныл, а Косарев опять принялся за свое: «У нас дети, кончившие десятилетку, не думают, чтобы пойти на завод, на фабрику и тем самым помочь своей семье лучше жить. Они думают: а выдержат ли они испытания в вуз, а если не выдержат, нельзя ли попросить ЦК помочь им в финансовом отношении, чтобы нанять платного репетитора и обеспечить поступление в вуз».

Зал затосковал, но секретарь не унимался. Он перешел на чтение нотаций, заявил, чтобы они, то есть выпускники, не зазнавались, не считали себя слишком знающими и культурными. Он учил их больше читать и заниматься самообразованием, напомнил всем известные слова Ленина о том, что коммунистом можно стать только… ну, в общем, сами знаете, а потом понес такое, что совершенно не вязалось с настроем зала. Он стал призывать выпускников идти не в институт, а на завод, познать там пролетарскую дисциплину, а уже потом учиться дальше.

Они, конечно, ничего не имели против рабочего класса, даже наоборот, но ведь государство специально на них потратилось, образование дало, чтобы они стали инженерами, учителями, учеными. Неужели они для того десять лет учились, чтобы теперь идти гайки крутить?

Комсомольский вожак тем временем приступил к разоблачениям. «А эти нотки, – сказал он, – которые говорят о том, что вы стесняетесь, если вас будут звать в рабочие, есть». Они хотели крикнуть: «Нет», но почувствовали, что он прав, и промолчали.

«… Побольше естественности в поведении, – говорил Косарев, – поменьше фальши в отношениях друг с другом, с общественными организациями, в отношении к старикам и взрослым…»

«К чему это он? – недоумевали выпускники. – К чему он клонит?»