Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

На протяжении всего девятнадцатого века мода на клубы шла в Москве по нарастающей, так что в итоге к 1890-м годам свой клуб имели и велосипедисты, и железнодорожники, и лыжники, и служащие в кредитных учреждениях, а у дам их было даже два… Как правило, в клубах ужинали и допоздна играли, но устраивались здесь и любительские спектакли, и ученые диспуты, и литературные вечера, и концерты заезжих знаменитостей.

В числе более простонародных общегородских увлечений девятнадцатого века следует в первую очередь отметить всеобщую, всемосковскую страсть к птицам — певчим и голубям. К нынешним домашним любимцам, тиранам и кумирам, то есть собакам и кошкам, москвичи прошлого были в массе своей довольно равнодушны. Собака (порой и не одна) сидела в каждом дворе в конуре и охраняла дом — или жила на псарне, дожидаясь барской охоты. Дружили с собаками преимущественно дети (а с собачками — старые барыни). Кошки и коты были постоянной принадлежностью всякой лавки, амбара и кухни и исполняли свою работу — боролись с грызунами. Хотя и сидельцы, и кухарки обычно относились к своим кошкам с нежностью и устраивали между собой негласные соревнования на самого крупного и холеного кота, но все же особенно их не баловали и с легким сердцем оставляли на ночь в холодной лавке или неуютной кладовке. Были, конечно, среди москвичей, а особенно москвичек, собако- и кошколюбцы, подбиравшие даже на улицах хвостатых беспризорников и нежно их пестовавшие, но большинство горожан смотрели на эту блажь без сочувствия и с насмешкой. Н. А. Бычкова, служившая домашней швеей в доме купцов Евдокимовых, вспоминала о некой Ольге Ивановне, посещавшей ее хозяйку Марью Дмитриевну: «Собак, кошек у ней ужасть водилось. Всех бездомных подбирала. Вонища в квартире — я чуть не задохнулась (посылали меня раз к ней). К нам, бывало, придет, сидит за обедом и так это тихонечко, чтоб никто не видал, суп ли, жаркое ли, в ридикюльчик потихоньку прячет (так уж всегда с ридикюльчиком ходила). Своим кошкам, значит. Потешалась над ней Марья Дмитровна: „А ну-ка, — говорит, — Ольга Ивановна, открой ридикюльчик-то, покажи, что у тебя там есть“. А та красная сидит, смущенная, несвязное бормочет. Пошутит, посмеется Марья Дмитровна, и с всего-то ей велит из кухни с собой надавать»^[460].

Иное дело — птицы. Птичка — тварь Божия, она и места мало занимает, и ест немного, и пачкает лишь чуть-чуть, и никакой-то от этой птички пользы, одна только красота и душевное утешение. «Птичка, то есть средственная, по карману и бедному человеку, и на содержание себе требует она сущие пустяки: горсточку корму да капелька водицы — вот и весь ее паек А уход за ней небольшой: вымел клетку, песочком посыпал, воткнул зеленую веточку, — больше ничего и не надо ей»^[461]. Потому почти во всяком московском доме имелись клетки с канарейками, чижиками, щеглами, синичками, дроздами, а то и с соловьями, а знатоков и ценителей птичьего пения («охотников» по-тогдашнему) было среди горожан видимо-невидимо. Для таких знатоков имелись даже специальные трактиры, которые держал такой же птичий ценитель, и там можно было и увидеть редкие экземпляры певунов, и похвастаться собственными, и обсудить их всласть в компании единомышленников. О наиболее редких по своему пению птицах даже помещали особые извещения в газетах: «Сим извещаются господа охотники, что вывешен соловей старой поклички, которая лет 7 тому назад существовала; можно слушать оного, молодых и старых под ним птиц учить во всякое время, на Большой Тверской улице в доме купца Варгина в трактирном заведении»^[462]. Если обычная синичка или чижик могли стоить в середине века копеек 10 (и еще во столько же обходилась месячная порция корма), то хорошо обученная певчая птица — канарейка или соловей — ценилась в десятки и даже сотни, до тысячи рублей и умела петь со всеми птичьими премудростями: соловьи — с дудками и трелями, с овсяночными стукотнями, дробями и свистками, а канарейки — с песнями, трелями, овсянками, россыпями, свистами, дудками, флейтовыми, червяковыми, колокольчиками и бубенчиками. К такому виртуозу любители охотно и за немалые деньги отдавали «в выучку» собственных птиц (выучка заключалась в том, что клетку с учеником вешали возле «наставника», и он постепенно перенимал более замысловатую манеру пения). Очень ценились настоящие знатоки птиц, и для того чтобы проконсультироваться с ними или услышать авторитетное мнение о своем питомце, «охотники» готовы были даже пешком месить грязь через всю Москву.

Не менее нежно Москва любила голубей. Редкий двор, особенно купеческий и мещанский, обходился без своей голубятни. Голубятники составляли особую, тоже очень многочисленную касту среди птичьих «охотников» и пользовались собственными специальными сведениями и особой терминологией.