Вслух говорят, что святой город — одна большая мечеть, но шепотом прибавляют, что это еще и рынок. Ночью же он становится спальней. На тротуарах, на автобусных остановках, на площадях и в мечетях, на скамейках и прямо на земле под звездами — всюду спят тысячи людей. Вот темная улочка, засыпанная мусором. Самое походящее место для головорезов, но именно здесь спит пожилая пара и множество детей, а местные коты дерут глотки, выясняя отношения и ухаживая за дамами сердца. Некоторые паломники спят с еще не погасшей сигаретой, зажатой в пальцах, другие устроились на спине или на животе. На каменной террасе храпят во всю мощь несколько африканцев. Военные автомобили и полицейские на мотоциклах бодрствуют над ними.
Холл отеля — настоящий базар. Администрация свалена с ног глубоким сном. В углу возникает маленький блошиный рынок. Продают одежду, прочие шмотки и бритвенные лезвия. Продавец — озлобленный алжирский студент из мекканского университета богословия. Зачем он работает? «Для ислама и для его пропаганды». И словно для того, чтобы избежать дальнейших расспросов, он добавляет, что торговля остается одним из основных средств в распространении истинной веры. Он, например, продает здесь журналы своим соотечественникам, во-первых, чтобы заработать немного денег, но главным образом для того, чтобы наставлять своих братьев в вопросах догм и ритуалов. Первыми «облагодетельствованными» этим гуру семинарии и базара становятся мужчины, которые топают ногами, выражая нетерпение. Неистовый разносчик знаний об исламе убеждает их в том, что, если они не удалят полностью волосы с тела и особенно не побреют подмышки, их хадж будет стоить не больше, чем «гнилая луковица». Заросший бородой старик, подросток с гладкими, как персик, щеками выстраиваются в очередь, чтобы купить бритву. Но на самом деле их наивная тревога вызвана той беспощадной борьбой, в которой принимают участие и иитегристы из некоторых стран. Они занимаются исключительно осуществлением политического контроля над паломниками, уделяя мало внимания его религиозной составляющей. Они успешно используют маски бродячих торговцев для осуществления своих намерений — вербовки сторонников. Эти люди ведут с покупателями беседы на религиозные темы, делятся советами по выполнению того или иного обряда, сопровождают паломников, когда те идут на рынок, снабжают их лекарствами, если в этом возникает необходимость. Но кто осмелится запретить паломнику вести со своими собратьями по вере беседы о религии, да еще на пороге Дома Божия? Хотя Саудовская Аравия, вероятно, в курсе о деятельности этих партизан. Злые языки говорят даже о том, что правительство принимает в этом участие. Ибо наш знаток ислама — стипендиат королевства; если ему верить, стипендия составляет всего 800 реалов (немного больше, чем получает дворник из Шри-Ланки), но живет и питается он в университетском городке.
Вот юноша, стройный, гибкий, с темной кожей, излучающий свет и радушие. Он здоровается со всеми подряд, улемом — имамом крупного французского города. Связан ли он с парижской мечетью? Он не хочет об этом говорить. Почему бы ему не исламизировать сначала арабскую молодежь Франции перед тем, как заняться укреплением набожности паломников? Потому что, как он считает, с этой молодежью уже нельзя ничего сделать: «Это вопящее стадо сумасшедших и неудачников, питомник старых дев и старых юнцов», — цедит он, сжимая кулаки. Каковы же отношения с саудовцами? Они непросты: «Нам нечего дать. Они пришли посмотреть на нас, нам выплатили 50 миллионов старыми. Вот и все!»
«Эй, там! Пойдем пить чай! — кричит нам через улицу один из соседей по комнате. Он подходит к нам и шепчет: «Не говорите с теми людьми… Видите, прямо за ними, у лифта, стоит человек? Это агент алжирских спецслужб. Чего доброго, заподозрит, что вы симпатизируете этой группе». Как же он догадался, что это стукач? Да что вы! Он столько раз совершал хадж, он даже как-то раз подружился с «офицером», и тот взял и представил ему своих ищеек. Выдумщик, шпион или невменяемый? Неизвестно.