Читаем Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев полностью

Мы видели проезд Пуанкаре по Английской и Адмиралтейской набережным к Зимнему дворцу, его встречала масса народа с криками: «Ура!», «Да здравствует Франция!» Махали флажками, шляпами, женщины — зонтиками. Город был разукрашен русскими и французскими флагами. Процессия была очень красочной. Вначале проехали в колясках военные чины из свиты царя, затем на почтительной дистанции ехал президент в ландо с каким-то военным — говорили, что это один из великих князей[113].

Вокруг экипажа на рысях сопровождал[114] президента почетный эскорт из лейб-казаков, чтобы поразить француза русской экзотикой. Лейб-казаки с большими чубами и бородами, в высоких бараньих шапках с алыми шлыками на правую сторону, с кривыми султанами сбоку шапки, в алых поддевках, неимоверно широких шароварах с красными лампасами высоко сидели на своих рыжих дончаках, держа пику по-особому — поперек седла, наискосок. Эта азиатчина[115], правда очень картинная, поражала и самих петербуржцев, которые кричали истошными голосами: «Ура!» и «Вив ля Франс!» Господин президент снимал цилиндр и любезно раскланивался на обе стороны, улыбаясь своим широким бородатым лицом.

По улицам города группами и в одиночку гуляли французские матросы[116], их окружали наши люди всех слоев общества и разговаривали с ними — одни на изысканном французском языке, другие — на ломаном русском языке на французский (по их мнению) лад, а третьи — жестами, понятными всем народам, щелчками по горлу: предложение выпить вместе. Веселые французы громко смеялись и не упрямились, когда их прямо силой затаскивали в рестораны, кафе и пивные. После подобных угощений можно было видеть такие сценки: во всю ширину панели идут, обнявшись, пьяные французы и наши студенты и поют «Марсельезу», а городовые, выпучив глаза, стоят в столбняке — песня-то революционная, а хватать нельзя. Нашу публику удивляли смешные береты на французских матросах: такие береты у нас носили только дети. Помпоны разноцветные: красные у артиллеристов, синие у «нижней палубы» — кочегаров и машинистов, белые у «верхней палубы» — рулевых, сигнальщиков и др. Идет высокий бородатый дядя-матрос, а на голове у него берет с помпоном. Смотришь, этот берет уже на голове русского, а картуз-«московка» — на голове француза, и, пошатываясь, идут под руку выпить-закусить.

На улицах было очень весело. По вечерам была иллюминация. В газетах писали и в народе говорили, что визиты англичан и французов были вызваны напряженным международным положением и они должны были остепенить немцев, но, конечно, никто из обывателей не предполагал, что страшная мировая война разразится через какой-нибудь десяток дней[117].

<p>Городской транспорт: извозчики, конка, трамвай</p>

Ужели вы не проезжали

В немного странной вышине

На старомодном «Империале»

По Петербургской стороне?

Н. Агнивцев

Паровик идет до Скорбящей,

И гудочек его щемящий

Откликается над Невой.

А. Ахматова

Транспорт для перевозки людей и грузов был самый разнообразный. Сухопутный транспорт был в основном конный: легковой для пассажиров и ломовой для грузов. Постепенно вводился общественный транспорт: конки, дилижансы, паровики. Но много народа, особенно бедного трудового люда, ходило пешком, даже на далекие расстояния: общественный транспорт был дорог.

Естественно, что рабочие старались поселиться вблизи места работы — заводов, фабрик. Владельцы новых расширяющихся предприятий шли рабочим навстречу и строили около фабрик каменные или деревянные дома и бараки для жилья рабочих и их семей. Так образовывались рабочие окраины.

Рано утром можно было видеть массу рабочих, идущих под завывание фабричных гудков[118] к своим предприятиям. Позже, к 9–10 часам, в центральных районах города появлялись учащиеся, мелкие служащие, чиновники, приказчики. Вот к этому времени и начинал работать с большой нагрузкой общественный транспорт.

Конки, точнее конно-железные дороги, были очень распространенным видом перевозки людей. К началу XX века в столице насчитывалось около тридцати линий конок[119], три проходили по центру — они шли по Невскому, по Садовой и от Адмиралтейской площади до Николаевского моста. Все они принадлежали городу, а остальные — Обществу конно-железных дорог. До окраин, однако, и те не доходили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология