И все же общее впечатление у нас сложилось такое, что грани между аристократией, интеллигенцией и богатыми, но не родовитыми людьми в описываемый период уже не было. Некоторые аристократы, как показывает наш пример, роднились с семьями богатых просвещенных купцов, банкиров, крупных инженеров, ученых из разночинцев или из духовного звания. Аристократы, прожившие свои состояния и имения, смешивались с разночинцами-интеллигентами, как-то: с врачами, адвокатами и пр. Были случаи, когда некоторые вступали в коммерческие предприятия, акционерные общества, куда их охотно принимали даже без капиталов, так как в интересах дела (например, для фирмы) выгодно было привлечь людей с громкими именами — какого-нибудь разорившегося князя, барона, графа.
В Петербурге жило много отпрысков родовитой, старинной аристократии, но большинство из них были уже небогаты. Почти все они состояли на государственной службе в разных министерствах, преимущественно в военном, иностранных дел и императорского двора. Далеко не всегда занимали они там высокие должности, довольствовались и скромными, лишь бы была поддержка, родня среди высших чинов этого министерства и была бы перспектива.
Заметно намечалось деление аристократии на две группы: одна — меньшая — была совершенно «верноподданной», с умилением взирала на «обожаемого монарха», считала существующий строй справедливым, не подлежащим никаким изменениям, осмеливалась осуждать, конечно весьма почтительно, верховную власть только за те уступки, которые ей приходилось делать после 1905 года, например учреждение Государственной думы, что они считали вредной уступкой «левым». Другая, более многочисленная, группа сознательно или бессознательно играла в либерализм, критиковала существующие порядки, учреждения, которые, по ее мнению, отжили свой век, например какой-нибудь департамент Правительствующего Сената, критиковала министров, обряды и порядки православной церкви, но, конечно, эта критика не сопровождалась какими-нибудь действиями, члены этой группы оставались совершенно лояльны. Верноподданническая аристократия тянулась ко двору, кичилась своим положением и происхождением, была заражена снобизмом, сторонилась людей не своего круга. Либеральная часть аристократии постепенно освобождалась от сословных предрассудков, общалась с неродовитой интеллигенцией, уклад жизни тоже мало отличался от типично интеллигентных семей. В обхождении между собой, представителями других классов и даже с прислугой они были просты, деликатны, безыскусственны. Снобизма и зазнайства у них не было. Дети их не стремились обязательно в привилегированные учебные заведения[232], а поступали в университет, в специальные высшие учебные заведения, особенно в те, окончание которых сулило интересную и доходную деятельность, например в Путейский или Горный институты[233]. Девушки этой группы аристократии стремились получить высшее образование, поступали на курсы, особенно на Бестужевские или в женский Медицинский институт.
Бывали случаи, когда отдельные представители этой молодежи порывали со своим классом, стремились жить на свои скромные заработки и даже примыкали к революционному движению.
Между представителями этих групп аристократии нередко проявлялся некий антагонизм. Нам стал известен такой эпизод: молодые поехали с послесвадебными визитами к своей родне. Он только что окончил Александровский лицей, она — Смольный институт, оба — представители старинных аристократических фамилий. Он — более передового направления, чем она. Приехали к двоюродной тетке, старухе кичливой и старомодной, ранее у которой почти не бывали. Разговор как-то не клеился. Тетка, гордившаяся своим происхождением и тем, что она старшая в роде, откинувшись в кресле, подчеркнуто важно спросила молодого: «Что-то я запамятовала, какой у вас герб, напомните!» Не замедлил ответ: «Как же можно не помнить, ma tante[234], — на зеленом поле овечий хвост!» Ответного визита из этого дома не последовало.
Нравов и быта миллионеров, банкиров, крупных фабрикантов — так называемой «финансовой аристократии» — мы подробно касаться не будем: их было не так много, да и в жизни они не были самобытны и оригинальны. Настоящей культуры они в большинстве своем не впитали (Третьяковых и Морозовых в Петербурге не было[235]), а поэтому часто держали себя высокомерно, неестественно, кичились своим богатством. Покупали они все самое дорогое, часто не умея выбрать вещь изящную и ценную не по деньгам, а по художественному выполнению.
Подражая аристократии, приглашали к своим детям гувернанток[236] и домашних учителей, что было очень правильно: и по своему поведению, и по образованности дети, усваивавшие языки и приобщенные к музыке, уже гораздо свободнее чувствовали себя и в более изысканном и образованном обществе.