Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

Толстой интересуется самыми разнообразными предметами. Он описывает церкви и монастыри в Польше, Италии и Вене, рассказывает о католическом богослужении, на котором ему довелось присутствовать, очень подробно характеризует польских магнатов, сообщает о деталях их жизни, перечисляет предметы роскошной обстановки, статуи, хрустальную посуду. Он повествует также о железоделательном производстве в Силезии, рассказывает о художественных воротах в Ольмюце (современный Оломоуц в Чехии), виноградниках и огородах на пути в Вену, великолепных парках и фонтанах в цесарской резиденции Шёнбрунн. Особое внимание Толстого привлекла венская больница, поразившая его своими размерами. В Италии путешественник удивляется великолепию ухоженных садов и роскоши дворцов.

В Вене Толстой пробыл лишь шесть дней, но успел увидеть и описать очень многое. Он обратил внимание на отсутствие деревянных строений в городе, на обилие церквей и монастырей, на проезжающие по улицам «изрядные» кареты. У здания ратуши его внимание привлекло изваяние Фемиды: «…подобие девицы вырезано из белого камени с покровенными очми во образе Правды, якобы судит, не зря на лицо человеческое, праведно»⁽⁹²⁾.

Наибольший интерес представляет та часть «Путевого дневника» Толстого, в которой запечатлено его пребывание в Италии. Петр Андреевич посетил Венецию, Бари, Неаполь, Рим, Флоренцию, Болонью, Милан и Сицилию. Ему не удалось побывать лишь на северо-западе Апеннинского полуострова — в Турине.

В Италию Толстой прибыл уже с достаточно обширным багажом впечатлений. Например, путешественника не могли теперь удивить каменные здания и вымощенные улицы итальянских городов. Но Венеция поразила Петра Андреевича: каналы вместо улиц и передвижения по городу на лодках пленили воображение человека, прожившего почти всю свою жизнь в сухопутной Москве. «В Венеции, — отмечал путешественник, — по всем улицам и по переулкам по всем везде вода морская и ездят во все домы в судах, а кто похочет идтить пеш, также по всем улицам и переулкам проходы пешим людям изрядные ко всему дому». Дома «изрядного каменного строения» и «добрые работы» Толстой видел в Местре, Виченце, Вероне, Болонье.

Наибольшее впечатление на путешественника произвела Мальта. «Город Мальт, — писал он, — сделан предивною фортификациею и с такими крепостьми от моря и от земли, что уму человеческому непостижимо».

Особый восторг у Толстого вызывали фонтаны, которые он видел во всех итальянских городах, а также в Варшаве и Вене. Но ни с чем не сравнимы были фонтаны Рима и окрестных парков. Петр Андреевич не мог скрыть своего восхищения: «…а какими узорочными фигурами те фонтаны поделаны, того за множеством их никто подлинно описать не может, а ежели бы кто хотел видеть те фонтаны в Риме, тому бы потребно жить два или три месяца и ничего иного не смотреть, только б одних фонтан, и насилу б мог все фонтаны осмотреть». Некоторые из них он описал на страницах своего дневника: «…первая фонтана — вырезан лев из камени, против него также из камени вырезан пес, и, когда отопрут воду, тогда лев со псом учнут биться водою, и та вода от них зело высоко брызжет, и около их потекут вверх многие источники вод зело высоко». Особый восторг вызвали у Толстого фонтаны с музыкальным устройством: каменная фигура «держит в руке один великий рог и тою же водою действует в тот рог, трубит подобно тому, как зовут в роги при псовой охоте». Рядом вода приводила в действие волынку и флейты в руках у десяти мраморных девиц. Путешественнику довелось наблюдать также фонтаны с сюрпризами, обливавшие водой всякого, кто наступал на секретный механизм⁽⁹³⁾.

Обустройство повседневного быта приезжего в каждом новом городе начиналось с поиска подходящей остерии, то есть гостиницы. Комфорт и роскошь этих заведений были в диковинку видавшему виды немолодому стольнику, привыкшему к грязным и тесным комнаткам российских постоялых дворов и харчевен. В Венеции каждому приезжему иностранцу «отведут комнату особую; в той же палате будет изрядная кровать с постелью, и стол, и кресла, и стулы, и ящик для платья, и зеркало великое, и иная нужная потреба». Слуги «постели перестилают по вся дни, а простыни белые стелят через неделю, также палаты метут всегда и нужные потребы чистят». Кормили гостей дважды в день — обедом и ужином. Толстой отмечал, что пища «в тех остериях бывает добрая, мясная и рыбная». На стол подавалось вдоволь виноградных вин и фруктов. Все эти услуги стоили очень дорого: 15 алтын в сутки, что можно приравнять примерно к восьми золотым рублям начала XX века⁽⁹⁴⁾.

Кажется, Петра Андреевича более всего удивляло наличие в гостиничных комнатах белоснежного постельного белья; видимо, в России он к этому не привык Где бы ни останавливался на ночлег Толстой, он обязательно отмечал, что ему предоставили «палату изрядную, где спать, и в ней кровать с завесом и постелию чистою». Почти в каждом рассказе о пребывании в европейских остериях фигурирует упоминание о «белых простынях»⁽⁹⁵⁾.