Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

— Что ж ты, князь Данилыч, сердишься? — смело парировал Балакирев. — Ведь я сказал царю правду.

— Я отомщу тебе, негодный! — в ярости вскричал Меншиков. — Если бы ты даже умер, то костей твоих не оставлю в покое!

Балакирев немедля написал прошение царю, умоляя его подарить ему известную государеву дубинку, которая нередко прохаживалась по спине Александра Даниловича. Это прошение было подано в собрании множества вельмож, среди которых был и Меншиков.

— На что тебе моя палка? — спросил Петр.

— Велю, Алексеич, положить ее с собою в гроб.

— Для чего же это?

— А вот грозится Данилыч не оставить и костей моих в покое. Так авось тогда уймется!

Больше Меншиков не угрожал Балакиреву, опасаясь гнева государя⁽²⁸¹⁾.

Шаховской, Вимени, Лакоста и Балакирев являлись, судя по всему, исключениями в шутовском окружении Петра. Основная масса штатных «дураков», скорее всего, в самом деле не отличалась развитым интеллектом. Ю. Юль замечает: «Было при нем несколько бояр и князей, которых он держит в качестве шутов. Они орали, кричали, дудели, свистали, пели и курили в той самой комнате, где находился царь. Он оставлял без внимания их крики и шум, хотя нередко они обращались прямо к нему и кричали ему в уши»⁽²⁸²⁾. Позже датский посланник записал в своем дневнике, что в окружении царя «попойка шла под оранье, крик, свист и пение шутов, которых называли на смех патриархами. В числе их были и два шута-заики, которых царь возил с собою для развлечения; они были весьма забавны, когда в разговоре друг с другом заикались, запинались и никак не могли высказать друг другу свои мысли»⁽²⁸³). Упоминание о «патриархах» свидетельствует о том, что речь шла о членах Всешутейшего и всепьянейшего собора — интереснейшей организации петровского царствования, достойной отдельного рассказа.

Во время неожиданных визитов Петра I в дома вельмож шуты неотступно его сопровождали. Юль свидетельствует: «…так называемые князья вели себя без стыда и совести: кричали, галдели, гоготали, блевали, плевали, бранились и даже осмеливались плевать в лицо порядочным людям»⁽²⁸⁴⁾. Даже такое важное мероприятие, как поднятие форштевня на пятидесятипушечном военном корабле, не обошлось без пьяного разгула и шутовского куража. Датский дипломат приводит в своих записках зарисовку с натуры: «…бывшие на верфи офицеры и другие лица ежеминутно пили и кричали. В боярах, обращенных в шутов, недостатка не было, напротив, их собралось здесь большое множество»⁽²⁸⁵).

Пристрастие Петра I к шутовскому юмору сохранилось до последних лет его царствования. 26 ноября 1721 года голштинский камер-юнкер Ф. В. Берхгольц отметил: «…его величество всё еще охотно слушает шутов, чтобы рассеяться после серьезных занятий»⁽²⁸⁶⁾.

Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор

Первое упоминание о Всепьянейшем соборе встречается в дневниковой записи Патрика Гордона, относящейся к осени 1691 года. Это было своеобразное питейное общество, пародировавшее церковные и государственные власти. Первым «патриархом» собора являлся боярин Матвей Филимонович Нарышкин, умерший на рубеже 1691 — 1692 годов. В январе 1692 года царь с товарищами избрали его преемником старого учителя Петра, думного дьяка Никиту Моисеевича Зотова, чей титул в конце концов преобразился в князь-папу. Членами Всепьянейшего собора стали Франц Лефорт, Тихон Стрешнев, князь Федор Ромодановский, Александр Меншиков, Федор Апраксин, Гавриил Головкин, Иван Мусин-Пушкин, князь Михаил Львов, Александр Протасьев и обрусевший голландец Андрей Виниус. В этом обществе царских любимцев аристократы были смешаны с выходцами из «никакой породы». К аристократии принадлежали Ромодановский, Стрешнев, Головкин, Апраксин и Львов. Мусин-Пушкин и Протасьев были новичками среди правящей элиты, первыми членами своих семейств, попавшими в Боярскую думу в чине окольничих. Еще ниже на социальной лестнице стояли Меншиков и Виниус⁽²⁸⁷⁾. Вскоре состав собора значительно расширился: Петр включил в него всех своих придворных шутов, а также множество самых отъявленных пьяниц и обжор Москвы.

В январе 1699 года секретарь австрийского посольства И. Г. Корб отметил в своем дневнике, что «театральный патриарх» Зотов «в сопровождении мнимых своих митрополитов и прочих лиц, числом всего 200 человек, прокатился в восьмидесяти санях через весь город в Немецкую слободу, с посохом, в митре и с другими знаками присвоенного ему достоинства». Вся эта пьяная компания вламывалась в дома богатых москвичей и немецких офицеров, распевая рождественские псалмы⁽²⁸⁸⁾.