Читаем Повседневная жизнь Пушкиногорья полностью

Повседневная жизнь Пушкиногорья

(Тут еще та улыбка, что Аврора не дама, а издательство, где Василий Михайлович был в ту пору главным художником. — В. К.)

Друг мой нещастный, прежде чем дальше идти,Воротися немедля домой и скорее шерстью овечьей закройШею и грудь и вату в уши клади, не жалея…Этим лишь будешь спасен от болезни простудной,Очень обычной для дней октября…

И подпишет: перевод Василия Свинуховского. И когда сегодняшний директор, усвоивший это искусство игры в самом живом виде, предваряет ученейшую конференцию московских философов о столице и усадьбе стихотворным словом, это все тот же счастливый театр никуда не девшейся пушкинской музы, которая, кажется, оставила Петербург, Одессу, Кишинев, Болдино и навсегда прописалась здесь, где была счастлива и молода.

Музей в значенье старом — место муз.Их дом, их храм, их место обитанья,Где длится времени свободное дыханье,То совпадая с вечностью, то нет, —Усадьба русская.Характер русский — не из бездорожий.Из широты освоенных полей. Из горизонта. Из ночных огней.Из Млечного пути, из перелетов,Из возвращений с юга наших птиц.Всего же более — из песен, из молитвИ из страниц, из слов романов наших,в которых жизнь усадеб — полной чашей,в которых ныне всё уж не про нас — про тех, иных…Богатыри — не мы…

Как тогда скоро это вступление заставило хмурых философов сконфуженно закрыть свои толстые доклады и вспомнить волю и полет импровизации.

Но какое же все это имеет отношение к фестивалю и театру? А такое же, как само Михайловское. Что бы мы были, не зная этой святой земли? Что был бы наш Пушкинский театр без этого воздуха свободы, в котором форма, если воспользоваться терминологией пока не пропавших из виду философов, «снимает себя», оставаясь формой и вместе исполняясь чудом музыки и жизни.

Подлинно — весь мир театр, и люди в нем актеры. И это не осуждение мира и людей, а восхищение ими, открывающими, что жизнь прекрасна, как высокое представление, а рожденное духом этого места представление прекрасно, как жизнь, и пророческое служение, каким всегда является искусство, — не угрюмая серьезность, а улыбка любви и победы.