Повседневная жизнь Пушкиногорья

Узнав о новом этапе ссылки Пушкина, Дельвиг посылал ему в деревню успокоительные письма: «Общее мнение для тебя существует и хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Ежели б ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания»^[240]. За этими ироническими строками встает искренняя забота и тревога за опального поэта, попытка удержать его от необдуманных шагов, утешить в отчаянном настроении. Еще в 1815 году Дельвиг посвятил Пушкину пророческие строки:

Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.

Вообще переписка между Пушкиным и Дельвигом периода михайловской ссылки — это собрание очень интересных документов. Как близкие люди они обсуждают самые животрепещущие события: восстание 14 декабря 1825 года, суд и следствие над восставшими. «Вот почему письма очень разные, — пишет исследовательница, — одни полны намеков, чтобы утаить смысл, другие, наоборот, рассчитаны на жандармское прочтение»^[241]. В одном из таких писем Дельвиг, например, очень подробно рассуждает об их однокашнике В. К. Кюхельбекере, рассчитывая на перлюстрацию и пытаясь представить друга в самом выгодном свете и отвести от него подозрения. Одним словом, эта переписка — важнейший материал по истории эпохи.

Дельвиг, однако, собирался и лично поддержать Пушкина — приехать в Михайловское. Он планировал эту поездку практически с начала осени 1824 года, но был занят составлением первого номера альманаха «Северные цветы», долго и мучительно болел (он вообще страдал слабым здоровьем), и поэтому приезд его откладывался раз за разом. Пушкин нетерпеливо ждал. В середине марта 1825 года он послал другу выразительную записку, состоящую из четырех слов: «Дельвиг, жив ли ты?..»^[242] Тот отвечал покаянным письмом: «Милый Пушкин, вообрази себе, как меня судьба отдаляет от Михайловского. Я уж был готов отправиться за Прасковьей Александровной к тебе, вдруг приезжает ко мне отец и берет с собою в Витебск. Отлагаю свиданье наше до 11-го марта, и тут вышло не по-моему. На четвертый день приезда моего к своим попадаюсь в руки короткой знакомой твоей, в руки Горячки, которая посетила меня не одна, а с воспалением в правом боку и груди. Кровопускание и шпанские мухи сократили их посещение, и я теперь выздоравливаю и собираюсь выехать из Витебска в четверг на святой неделе, следственно, в субботу у тебя буду. Из Петербурга я несколько раз писал к тебе: но у меня был человек немного свободномыслящий. Он не полагал за нужное отправлять мои письма на почту»^[243]. Письмо это было написано в пятницу 20 марта, Страстная неделя начиналась с понедельника 23 марта; «четверг на святой неделе» — 2 апреля, суббота — 4 апреля. Известно, однако, что Дельвиг появился в Михайловском позже — между 8 и 18 апреля.

Поскольку Дельвиг собирался в Михайловском гостить, Пушкин имел возможность познакомить его со своими тригорскими подругами. Он порывался везти в Тригорское даже Пущина, приехавшего всего на один день, так что Дельвигу, несмотря на всю его лень, было никак не отвертеться. 22 апреля Пушкин писал брату: «Как я был рад баронову приезду. Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились — а он равнодушен, как колода, любит лежать на постеле, восхищаясь Чигиринским старостою»^[244]. Чигиринский староста — это персонаж поэмы К. Ф. Рылеева «Наливайко», которой зачитывался Дельвиг. Как кажется, одно это сообщение можно рассматривать в русле созданной самим Дельвигом мифологии: лентяй должен вести себя соответствующим избранной роли образом. Несколько позже с Дельвигом познакомится одна из обитательниц Тригорского — А. П. Керн. В ее воспоминаниях он предстает чрезвычайно светским человеком: «Дельвиг соединял в себе все качества, из которых слагается симпатичная личность. Любезный, радушный хозяин, он умел осчастливить всех, имевших к нему доступ. Благодаря своему истинно британскому юмору он шутил всегда остроумно, не оскорбляя никого. <…> Дельвиг любил доставлять другим удовольствия и мастер был устраивать их и изобретать. <…> Кроме прелести неожиданных импровизационных удовольствий Дельвиг любил, чтобы при них были и хорошее вино, и вкусный стол»^[245]. Дельвиг, вжившийся в роль лентяя и увальня, тем не менее умел поразить воображение самых искушенных женщин и самых неординарных мужчин. Умел он и дурачиться, составляя вполне равную компанию темпераментному Пушкину.