Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

Эмилий Павел оставил наследство в 60 талантов (Polyb., XXXII, 14, 3). Это, как узнал Полибий, считалось в Риме не слишком большой суммой. Но дело было в другом. Надо было выдать приданое его вдове. А это составляло 25 талантов, то есть почти половину всего наследства. Между тем денег у Эмилия не оказалось. Все его имущество заключалось в родовых поместьях. Сципион был не таким человеком, чтобы откладывать хотя бы на день уплату долга, а потому молодые люди решили продать часть земли и кое-какую утварь (Polyb., XVIII, 35, 6; XXXII, 8, 4). Полибия это поразило. Он не верил своим ушам. Как?! У полководца, завоевавшего Македонию, нет денег! «Люций Эмилий, — говорит он, — …сделался распорядителем царства македонян и нашел там в одних только казнохранилищах, не говоря уже о разной утвари и других богатствах, больше шести тысяч талантов» (Polyb., XVIII, 35,4). И вот, оказывается, римский полководец не взял себе ничего, ни асса. Это совершенно не укладывалось в голове у Полибия. Снова и снова обходил он печальный дом, украшенный ветвями темного кипариса, и повсюду видел суровую скромность, почти бедность. Не только ни одной драгоценности, но даже ни одной безделушки не было здесь из Македонского дворца. Эмилий Павел, совершенно равнодушный к подобным вещам, даже не полюбопытствовал взглянуть на великолепные царские сокровища и приказал все их отдать в казну. Полибий так часто рассказывает об этом, всякий раз с неослабевающим удивлением, так горячо уверяет греческих читателей — римские и так знают истину, — что все это вполне возможно по римским нравам, что постепенно понимаешь, что поведение Павла казалось грекам настоящим чудом.

Между тем у молодых друзей Полибия возникли новые трудности. Историк с изумлением узнал, что похороны и поминки знатного римлянина стоят безумно дорого. И неудивительно. Пригласить надо было весь Рим. Народу собиралось столько, что иной раз приходилось накрывать столы прямо на Форуме — ни один дом не мог вместить такую толпу. Надо ли говорить, что закуска и сервировка должны были быть достойны имени умершего. А на девятый день еще устраивались представления и игры, и, видимо, опять угощение. «Все издержки на празднество, если желали сделать его блестящим, превышали тридцать талантов», — рассказывает Полибий (Polyb., XXXII, 14, 6). Иными словами, на него должна была уйти оставшаяся половина наследства. Вот почему Катон, разбогатевший на спекуляциях и незаконных махинациях настолько, что, по его собственным словам, сам Юпитер был не в состоянии причинить ущерб его собственности, когда у него умер сын, похоронил его самым дешевым образом, ибо, как он сам заявил, был слишком беден (Plut. Cat. mai., 21; Liv. ер., 48). А Эмилий Лепид, верховный понтифик и принцепс сената, перед смертью умолял сыновей не бросать уйму денег на погребение, положить тело на простые носилки и не застилать их драгоценными тканями и пурпуром (Liv. ер., 48).

Но в сыновьях Эмилия Павла пробудилась вдруг невероятная гордость — они и мысли не допускали, чтобы их отец был похоронен, как какой-нибудь жалкий бедняк. Фабий заявил, что хочет дать еще и великолепные игры. Но было совершенно неясно, можно ли раздобыть нужные средства, даже пустив с молотка все имущество Павла. Но тут Сципион, который Уже отказался от своей доли наследства в пользу брата, поспешил сказать, что внесет нужные деньги из собственных средств, хотя они были, замечает Полибий, далеко не блестящими. Итак, вопрос был решен.

Наконец настал день похорон. Полибий и не подозревал, какое странное и захватывающее зрелище ему предстоит. Явилась толпа родственников, одетых в черное. Они готовились уже поднять гроб, но тут произошло неожиданное и очень трогательное происшествие. «Все испанцы, лигуры и македоняне, сколько их ни было тогда в Риме (то есть представители всех народов, с которыми воевал Эмилий. — Т. Б.), собрались вокруг погребального одра, молодые и сильные, подняли его на плечи и понесли, а люди постарше двинулись следом, называя Эмилия благодетелем и спасителем их родной земли. И верно, не только во время побед римского полководца узнали все его кротость и человеколюбие, нет, и впоследствии, до конца своей жизни, он продолжал заботиться о них и оказывать всевозможные услуги, словно родным и близким» (Plut. Paul., 39).