Повседневная жизнь России под звон колоколов

Строительство Храма осуществлялось с 1839 по 1882 год по проекту архитектора К. Тона. Украшали собор лучшие скульпторы, среди них Клодт, Логановский, лучшие живописцы — Бруни, Семирадский, Маковский, Верещагин, Суриков, Крамской и др. Со всей страны были собраны лучшие мастера — каменщики, гранитчики, чеканщики, кузнецы, плотники… А работали они с самыми лучшими строительными материалами: гранит, мрамор, известняк, бронза, полудрагоценные и драгоценные камни.

В плане собор имеет форму равноконечного креста (греческого). В 1858 году был окончен первый этап строительства, разобраны леса, и он предстал во всем своем величии, как Храм Храмов.

Горельефы Храма Христа Спасителя были выполнены А. Логановским в высоком рельефе, композиции представляют собой почти круглую скульптуру. Их отличают динамичность и тщательность обработки деталей, реалистическая точность изображения событий, облика и одежды.

Храм-памятник выполнял религиозно-нравственные функции и был культурно-просветительским центром. В нем проходили самые главные юбилеи и торжества государства. Здесь отмечали 500-летие со дня преставления Сергия Радонежского. В Храме звучала музыка П. Чайковского, пел Ф. Шаляпин.

* * *

Написав эти строки, невольно вернулся в детство и вспомнил историю со «святыми» камешками. Впрочем, я ее никогда и не забывал, настолько она была яркая, неправдоподобная, счастливая и печальная. А когда восстановили Храм Христа Спасителя — совсем по-новому звучащая.

Закончилась война, мы вернулись в Москву. Мне не было и семи, и я мечтал о школе.

Наша семья жила в… Библиотеке имени Ленина. Да-да, в самой знаменитой и большой библиотеке. Папа — военный строитель, восстанавливал здания в центре Москвы, и библиотеку в том числе. Время было трудное, жить ни солдатам, ни офицеру с семьей было негде, и нас временно разместили на самом «объекте». Солдат — в пустом книгохранилище, ставшем казармой, нас — в маленькой скромной комнатке рядом с роскошным, с позолотой залом (современный зал редкой книги).

Я всех терроризировал, выделывая на велосипеде (который только-только появился у меня) невероятные кренделя, уходил в глубокие виражи, развивал космическую скорость, со свистом резко тормозил и вновь включал немыслимую, по моим меркам, скорость, и все комментировалось звуками — от паровозного «туф-туф» до свободолюбивого индейского «ийя», от актуального «хонде хох» до отрезвляющего «бум». Последнее означало, что я на что-нибудь или, в худшем случае, на кого-нибудь налетел. Хорошо, если это оказывалась мама, иначе же я неумолимо получал честно заработанный подзатыльник от старшей сестры или, еще весомее, — от брата.

В конце концов, на семейном совете по настоянию ненамного старших самых близких родственников (доказавших влияние моего поведения на их отметки в дневниках), я был «отправлен на родину», на «поселение в Сибирь» (ведь я родился на Дальнем Востоке) — в огромный пустой зал. Из вещей мне доверили кроватку, табуретку и, слава Богу, оставили транспорт. Все это на всякий случай я разместил рядом с дверью, ведущей к родителям. Сестра съязвила: ночью ему будет так страшно, что необходимо иметь под рукой горшок; и мое имущество увеличилось еще на один предмет. А все вышло, как в сказке. Я был счастлив. Ночью я смотрел на огни Москвы, бегущие лучи фар автомобилей, звезды были совсем рядом, и ближе всех кремлевские — рубиновые. Меня обуревала фантазия, и уже с утра я ждал наступления темноты. Но утро начиналось с балкона в зале, я пускал голубей-самолетики или кричал, прислушиваясь к своему гулкому, взрослому, как мне казалось, эху, а затем на велосипеде отправлялся в путешествие по стране книг — пустым пока коридорам, пахнущим краской.

Вот так однажды я въехал в незнакомый зал, привлеченный странными звуками. Несколько мужчин разбирали картины, набранные из камешков. Я смотрел, видимо, совершенно ошарашенными глазами, наткнувшись в своей вотчине на нечто непонятное мне: во-первых, почемуу нас? А во-вторых, зачем надо выбивать камешки, когда так красиво — эти лица и солнечное сияние вокруг их голов. Казалось, от него струится свет в полутемный зал, где, как я узнал позже, совершалось кощунство над святынями.

А один незнакомый дядя с грустными глазами спросил: «Тебе нравится? Тебе жалко?» Я что-то промычал, а он сам себе ответил: «Мне тоже», взял несколько камешков и положил мне в ладошку, сказав: «На память». Подсознательно, инстинктивно испугавшись чего-то страшного, я умчался под защиту «родных» стен — к маме.

Позже я узнал, что разбиралось все, что сохранилось от внутреннего оформления Храма Христа Спасителя, а камешки были — смальта — цветное непрозрачное стекло, и подарил мне их Павел Корин — великий русский художник. И сегодня каждый может увидеть те «камешки» на станции метро «Комсомольская»-кольцевая, это его талантливыми руками созданы из них картины побед русского оружия.