Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

Распространение стихотворения

Двадцатилетний мастеровой Антон Конкин 22 февраля 1918 года возле своего дома в конторе сапожников дал прочитать знакомым отпечатанное на пишущей машинке стихотворение-листовку:

ДЕКРЕТ ЛЕНИНА К БОГУ

Товарищ Бог, тебя не знаю,

Я с небом дела не имел,

Открыта мне дорога к раю,

Хотя бы ты и не хотел.

Я — Ленин, комиссар народный,

Народа русского глава,

Минутки нет от дел свободной,

О небе вспомнил я едва.

Я на земле уж все устроил,

Декретов целый ряд издал,

Штыком буржуев успокоил,

В святыни ядрами стрелял.

Я уничтожил суд буржуйный,

Народу землю передал

И сокрушил, как ветер буйный,

Весь буржуазный ритуал.

Чины долой, названье «мода»

Прошло, не надо орденов,

Да здравствуют сыны народа,

Какие ходят без штанов.

Долой приличия вериги,

Крахмальные воротнички,

Отныне только немец в Риге

Пускай сморкается в платки.

Республиканцу неприлично

Буржуйским действовать платком.

Свободный нос он свой отлично

Очистить может и перстом.

Пришел конец интеллигентам,

Успехов в жизни больше нет

И инженерам, и студентам…

Прощай, пленительный балет.

Пришла на смену жизнь иная,

Я никого не обманул

И, разрушая и дерзая,

Лишь все вверх дном перевернул.

Солдат командует войсками,

Обезоружен генерал,

Буржуи стали бедняками

И обезврежен капитал.

Больницей правит старший дворник,

Директор банка — мародер,

И на печать надел намордник

Народный цензор — полотер.

Долой врачей и акушерок,

В них ну́ жды больше уже нет.

Эс-деки, также и эс-эры

Без них повылезут на свет.

Я упразднить намерен банки —

Затеи сытых богачей.

Пусть дома держат деньги в банке

Из-под варенья иль сельдей.

Всеобщий мир мной предназначен,

Уже не за горами он,

И главковерхом мной назначен

Крыленко — вражеский шпион.

Как видишь, на земле повсюду

Совершены мной чудеса,

И было бы теперь не худо

Приняться мне за небеса.

С тобой, как с равным говорю,

Ты шар земной создал когда-то,

А я жизнь новую творю

И натравил на брата брата.

Ты без лица, зато в трех лицах,

А я всегда с одним лицом,

Но депутатом в двух столицах

Огромным выбран большинством.

Декретом сим повелеваю:

Всех ангелов пораспустить,

Буржуев всех изгнать из рая

И в ад на угли посадить.

Лишить чинов всех херувимов

И серафимов — крыльев их лишить,

И крылья те из стран незримых

На землю мне препроводить.

Святых всех мигом упразднить

И новых не иметь в дальнейшем,

Луну и звезды подчинить

Моим веленьям премилейшим.

Намереньям луны светить кадетам

Или Корнилову дорогу освещать —

Отдать приказ другим планетам

Лучам луны путь заграждать.

Социализм как цитадель

В России пышно расцветет,

И скоро верный мне Викжель

^[10]

К нему дорогу проведет.

И с комиссаром я шпика

Или охранника лихого

Пошлю на небо, а пока

Декрет мой разобрать толково.

Прочесть на небе всенародно,

Послать указы в рай и ад.

Ура! Да здравствует свободный

Небесный пролетариат!

С начала мира и доныне

Всегда ты был небесный царь

И думал далее в гордыне

Именоваться, как и встарь.

Но не забудь, войны пожар

Уж стер с лица земли тиранов,

И ты лишь неба комиссар,

Не будь я Ленин, иль Ульянов.

Большинство сапожников усмехались, покачивая головами: гляди-ка, верно сказано, да еще и складно. Видать, образованная голова сочиняла. Лишь Юрасов, прочитав стихотворение, остался пасмурным и резко спросил Конкина:

— Откуда листок?

— Да так, дружок дал.

— А фамилия дружка?

— А тебе на что? Листок-то отдай.

Юрасов пасквиль на товарища Ленина не отдал, а отнес в фабрично-заводской комитет, у членов которого стихотворение вызвало прилив праведного гнева. Тут же единогласно постановили: «Антона Конкина сопроводить в центральный штаб Красной Армии».

На допросе у следователя Конкин упорствовал: листок нашел на улице, когда шел в Художественный театр, ни к какой партии не принадлежу, политикой не интересуюсь.

Но не Конкин первым, не Конкин последним попался со стихотворными посланиями председателю Совета народных комиссаров. Поднаторевший в подобных разбирательствах следователь 9 апреля 1918 года вынес решение: «Дело № 583 передать к слушанию на публичном заседании Следственной комиссии».

И все же судебный процесс в Московском ревтрибунале, куда было передано дело Конкина, не состоялся. Почему? Если бы дело было прекращено «за недоказанностью преступления», составили бы соответствующую справку. Правительство к этому времени уже переехало из Петрограда в Москву и ужесточило борьбу в Первопрестольной с «антисоветской пропагандой». Арестованные все чаще и чаще попадали не в зал открытого суда, а в застенки ВЧК. Наверное, так было и в этот раз.

По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 803

Умышленный выстрел в икону

24 марта 1918 года в доме № 11 по Царицынской улице Москвы, где размещалась вторая рота Усть-Двинского латышского полка, прогремел выстрел. Это стрелок Александр Карлович Шалтьяр после обеда, взяв с кровати полуротного командира Эймана заряженный револьвер, вышел в коридор, насмешливо показал стоявшим неподалеку солдатам на висевшую на стене икону и со словами: «Такого чертенка здесь не нужно» — прицельно выстрелил.