Повседневная жизнь российских жандармов

В первые годы своего царствования Александр I, как и его августейший батюшка, тоже любил совершать свои обычные прогулки по столице пешком или верхом без всякой охраны,в сопровождении одного лишь генерал-адъютанта, которым чаще всего был, как это ни странно, один из участников заговора против Павла I, будущий генерал от кавалерии Ф. П. Уваров (1769–1824) и который до конца своей жизни пользовался неизменным расположением императора и особым правом входить к нему во внутренние покои через камердинерскую комнату. Историк и великий князь Николай Михайлович писал о нем: «…Уваров скончался день в день за год до своего благодетеля… Не мудрено, что ехидный и завистливый Алексей Андреевич Аракчеев зло острил на его похоронах: „Теперешний благодетель с каким, мол, почетом его провожает, а еще вопрос, как его встретит бывший покровитель“».

Кроме него, высокой чести сопровождать императора в его прогулках по столице без охраны удостаивались также другие генерал-адъютанты: светлейший князь П. М. Волконский (1776–1852), князь П. П. Долгоруков (1777–1806) и граф Е. Ф. Комаровский (1769–1843). Из них П. М. Волконский так же, как и Ф. П. Уваров, пользовался особым правом входа к императору через камердинерскую комнату. С представителем первого консула Франции Наполеона генералом Дюроком император неоднократно прогуливался в Летнем саду, ведя с ним оживленную беседу. Сардинский посланник граф Ж. де Мэтр доносил своему правительству: «Если Государь встречает кого-либо на набережной, он не хочет, чтобы выходили из экипажа, и довольствуется поклоном».

Без особых церемоний вела себя и его августейшая супруга Елизавета Алексеевна. Вот что пишет по этому поводу уже цитированная нами фрейлина Варвара Головина, передающая в записках свои впечатления от посещения вместе с ней (тогда еще великой княгиней) Петергофа: «Посередине канала находились катера и шлюпки, на которых мы на следующий день должны были отправиться в Кронштадт. Матросы сидели кругом котла на шлюпке и ели похлебку деревянными ложками. Великая Княгиня… спустилась на несколько ступеней и спросила их, что они едят. „Похлебку, матушка“, — отвечали они разом. Она спустилась к судну и спросила у них ложку, чтобы попробовать похлебку. Энтузиазм, вызванный у матросов этим добрым побуждением, достиг апогея. Их крики долго еще повторялись эхом…»

Другая фрейлина Роксана Эдлинг так описывает Каменноостровский дворец, одну из резиденций императорской четы: «Дворец на Каменном Острове, в течение многих лет любимое местопребывание императора Александра, не имел в себе ничего царственного. Вокруг царского жилища не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в небольшие комнаты Государя и его супруги».

Ее память сохранила то, как Александр I вел себя в один из самых критических и опасных периодов его царствования — после взятия Москвы французскими войсками: «Сильный ропот раздавался в столице. С минуты на минуту ждали волнения раздраженной и тревожной толпы. Дворянство громко винило Александра в государственном бедствии… Между тем Государь, хотя и ощущал глубокую скорбь, усвоил себе вид спокойствия и бодрого самоотречения… В то время, как все вокруг него думали о гибели, он один прогуливался по Каменноостровским рощам, а дворец его по-прежнему был открыт и без стражи… Уговорили Государя на этот раз не ехать по городу на коне, а проследовать в собор в карете вместе с Императрицей… Мы ехали шагом в каретах о многих стеклах, окруженные несметною и мрачно-молчаливою толпой. Взволнованные лица, на нас смотревшие, имели вовсе не праздничное выражение. Никогда в жизни не забуду тех минут, когда мы вступали в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявившей своего присутствия… Я была убеждена, что достаточно было малейшей искры, чтобы все вокруг воспламенилось».

Спокойствие и выдержка, демонстрируемые императором, были особенно хорошо заметны на фоне панического поведения наследника, великого князя Константина Павловича: «…Он только и твердил, что об ужасе, который ему внушало приближение Наполеона, и повторял всякому встречному, что надо просить мира и добиться его во что бы то ни стало. Он одинаково боялся и неприятеля, и своего народа, и ввиду общего брожения умов, вообразил, что вспыхнет восстание в пользу императрицы Елисаветы…»